Наталья Александрова - Легенда о «Ночном дозоре»

Он бежал, не разбирая дороги, бежал куда глаза глядят, и на этот раз интуиция сослужила ему хорошую службу.

Прошло всего несколько минут, и он увидел перед собой поднимающиеся вверх ступени.

Эта была не та лестница, по которой он незадолго до того спустился в подземелье, но ему было все равно – лишь бы выбраться отсюда, лишь бы подняться к свету, к людям…

Еще немного – и он толкнул тяжелую дубовую дверь.

Она с ревматическим скрипом распахнулась – и Старыгин чуть не ослеп от хлынувшего в глаза солнца.

Он был неподалеку от набережной Влтавы, на мощенной серым тесаным камнем площади, и в нескольких шагах от него стоял молодой полицейский.

Полицейский повернулся на скрип открывшейся двери, и его лицо удивленно вытянулось.

– Эй, пан! – проговорил он и шагнул к Старыгину. – Эй, пан! Одну минутку…

Старыгин, который минуту назад готов был облобызать любого человека от радости, что сумел выбраться из иезуитского подземелья, теперь невольно попятился. Он вспомнил об обстоятельствах смерти пана Войтынского и о предыдущих смертях… и желание общаться с полицией моментально пропало.

И в этот самый миг рядом с ним затормозила машина.

– Садитесь, Дмитрий! – раздался знакомый голос.

За рулем сидела Катаржина в темных очках и надвинутой на глаза кожаной кепке. Она распахнула дверцу, и Старыгин, не раздумывая, плюхнулся на сиденье.

Машина взревела мотором и помчалась по залитой солнцем набережной.

Молодой полицейский проводил машину взглядом и еще раз неуверенно воскликнул:

– Эй, пан! – и недоуменно пожал плечами: он всего лишь хотел спросить бледного, как смерть, туриста, выбравшегося из подвалов Клементинума, не нужна ли ему помощь.

– Ваше питье! – проговорила Гертджи, поднося хозяйке чашку с травяным отваром.

– Что ты принесла? – Саския приподнялась в постели и недоверчиво принюхалась к содержимому чашки. – Какая гадость!

– Вам станет легче от него, мефрау! – Гертджи левой рукой поправила подушку. – Выпейте, это должно помочь!

– Ты хочешь меня отравить, – проговорила Саския, отпив горький отвар и сморщившись. – Я знаю – ты хочешь меня отравить и занять мое место! Мое место в доме, мое место в постели господина…

– Как вы можете говорить такое, мефрау! – привычно отмахнулась Гертджи от ее слов. – Я порядочная вдова, и мне обидно слушать такое… допивайте лучше свое питье!

– Я знаю – ты надевала мое ожерелье! – не унималась Саския. – Когда я спала, ты входила и примеряла его…

– Да с чего вы взяли! – Гертджи отстранилась от хозяйки. – И почем вы знаете, коли вы спали?

– Знаю, и все! – отрезала Саския. – Дождись хотя бы, когда я помру! Тогда можешь делать, что тебе заблагорассудится… но и тогда! Имей в виду – я буду следить за тобой с того света!

– И не грех вам говорить такое, мефрау! – Гертджи перекрестилась. – Как только у вас язык повернулся!

– В своем доме я вольна говорить все, что хочу! – Саския закашлялась, поднесла к губам кружевной платочек.

Гертджи поднялась, забрала чашку с остатками питья и направилась к двери.

Саския откашлялась, вытерла губы и проговорила ей вслед:

– Запомни мои слова! И вот еще что – принеси мне разбавленного подогретого вина, а то от этого отвара у меня отвратительный привкус во рту!

Закрыв за собой дверь, Гертджи прошипела:

– Свинья! Чахоточная свинья! А я-то еще сомневалась, стоит ли воспользоваться эликсиром старой Кэтлин! Я-то жалела ее, старалась всячески ей угождать! Нет, эта больная свинья не понимает хорошего отношения! Не понимает и не заслуживает!

Она прошла на кухню, подогрела в ковше немного воды, добавила в нее терпкого красного вина, того, что прислал хозяину минхейр Домер, отец ученика, затем оглянулась на дверь.

Убедившись, что поблизости кроме нее никого нет, достала из-за выреза платья маленький стеклянный пузырек, вытащила плотно притертую пробку.

– Как там сказала знахарка? – припомнила она, склонившись над бокалом. – Довольно будет и самой малости? Но на всякий случай нужно дать ей побольше, чтобы уж подействовало наверняка!

Она наклонила пузырек и проследила за тем, как несколько темных, маслянистых капель упали в бокал и растворились в прозрачной красной жидкости.

Это хорошо, что вино такое терпкое. Оно отобьет запах снадобья, и хозяйка ничего не почувствует…

В пузырьке осталось еще немного снадобья, совсем немного, но ведь знахарка сказала, что много и не понадобится. Так что это тоже лучше приберечь…

Гертджи плотно заткнула пузырек и спрятала его обратно, за вырез платья.

Здесь уж никто не посмеет искать.

Она взяла бокал с вином и снова направилась в спальню госпожи.

– Тебя только за смертью посылать! – недовольно проговорила Саския, приподнявшись на локте. – Только за смертью!

– Зачем вы говорите такие слова? – обиженно вымолвила Гертджи, подавая ей бокал. – Вот ваше вино… пока я разогрела воду, пока я смешала ее с вином…

– Ты как следует развела вино? – осведомилась Саския, поднося бокал к губам, отмеченным синевой болезни.

– Конечно, мефрау! – успокоила ее Гертджи и снова поправила подушку.

Саския жадно, в несколько глотков опустошила бокал, и лицо ее немного порозовело.

– От этого больше пользы, чем от тех отваров, – проговорила она, откинувшись на подушки. – Право слово, не буду больше пить эти травяные отвары…

– Как же можно, мефрау! – увещевала ее Гертджи, прибирая бокал. – Ведь вам велел принимать эти отвары минхейр Маасбюрх, аптекарь, а уж он-то понимает в болезнях…

– Да, если вспомнить, скольких людей он своими лекарствами отправил на городское кладбище, – жалобно проговорила Саския. – Прости меня, Гертджи! – неожиданно в ее голосе послышались мягкие, просительные нотки. – Прости, что я бываю так резка… это не я, это моя болезнь кричит на тебя!

– Я понимаю, мефрау! – кивнула Гертджи. – Я понимаю и нисколько не сержусь.

– Побудь еще со мной, Гертджи! – Саския схватила служанку за руку, сильно сжала ее. – Побудь со мной, мне так одиноко!

– Потом, мефрау, попозже! – Гертджи резко высвободила руку. – Сейчас должен прийти рыбник, минхейр Сваммер. Нехорошо заставлять его ждать…

Выйдя за дверь спальни, Гертджи замерла на месте, прикрыв глаза.