Стивен Кинг - Мизери

Он, взглянул вверх, на миссис Рэмедж. Глаза его были выпучены, губы шевелились.

— Я верю: она жива, — едва слышно прошептал он.. — О, миссис Рэмедж…

Внезапно он, перевернулся на живот и закричал прямо в землю — при иных обстоятельствах это было бы смешно:

— Мизери! МИЗЕРИ! МЫ ЗДЕСЬ! МЫ ЗНАЕМ! ДЕРЖИСЬ! ДЕРЖИСЬ, РОДНАЯ!

Через секунду он, уже мчался к повозке, где лежали лопаты и мотыга. Из-под его ног летели комья земли.

Колени миссис Рэмедж подогнулись, и она рухнула на землю, снова на грани обморока. Голова ее как будто случайно повернулась так, что ухо припало к земле; ей приходилось видеть, как мальчишки точно так же припадают ухом к рельсам, стараясь расслышать звук приближающегося поезда. И она услышала — услышала, как кто-то тихо скребется под землей, словно зверек роет себе нору. Но на самом деле это просто пальцы беспомощно барабанили по деревянной крышке.

Она сделала судорожный вдох, и ее остановившееся сердце как будто забилось вновь. Она закричала:

— МЫ ИДЕМ, ГОСПОЖА! ХВАЛА БОГУ, ХВАЛА МИЛОСТИВОМУ ИИСУСУ, МЫ УСПЕЛИ — МЫ ИДЕМ К ВАМ!

Дрожащими пальцами о» — а принялась копать землю и, хотя Джеффри вернулся очень быстро, успела выкопать ямку глубиной примерно в восемь дюймов.

Когда Энни вошла в комнату, он написал уже девять страниц седьмой главы; Джеффри и миссис Рэмедж вытащили Мизери из могилы, но та не узнавала их и не помнила самое себя. На этот раз Пол услышал ее шаги и перестал печатать, испытывая сожаление оттого, что его выдернули из сказки.

Она держала в руке первые шесть глав, прочитав их меньше чем за двадцать минут. Примерно час назад она забрала у него двадцать одну страницу. Он внимательно посмотрел на нее и рассеянно отметил, что она слегка побледнела.

— Ну как? — спросил он. — Это честно?

— Да, — ответила она небрежно, словно говорила о чем-то давно решенном. Пол предположил, что на этот вопрос она себе действительно ответила давно. — Это честно. И это прекрасно. Очень интересно. Но это еще и ужасно! Не похоже на другие книги о Мизери. Эта бедная девушка содрала пальцы до костей, пробираясь… — Она мотнула головой и повторила:

— Это не похоже на другие книги о Мизери.

Милая моя, так ведь это писал человек, пребывающий в ужасном настроении, подумал Пол и спросил:

— Так мне продолжать?

— Я вас убью, если не будете продолжать! — ответила она с легкой улыбкой. Пол не улыбнулся в ответ. Ее последняя фраза была из разряда банальностей типа «Ты такой красивый, что я хочу тебя съесть», и тем не менее она отнюдь не показалась ему банальной.

И все же что-то в поведении женщины, стоявшей в дверях спальни, обрадовало его. Она как будто опасалась подходить ближе — словно боялась обжечься. Он хорошо понимал, что причиной тому был не мотив преждевременных похорон. Просто между первым вариантом «Возвращения Мизери» и вторым есть огромная разница. В первом варианте было столько же жизни, сколько в школьном сочинении восьмиклассника на тему «Как я провел лето». Второй вариант — иное дело. В нем горел огонь. Не то чтобы он исключительно хорошо написал первые главы; сюжет получился увлекательным, но характеры вышли ходульными, предсказуемыми, как и всегда, но в этот раз ему удалось вдохнуть в них хоть какую-то энергию; в этот раз строчки излучали тепло.

Она чувствует жар, с удовлетворением подумал он. По-моему, она боится приближаться — боится, что я ее обожгу.

— Нет, — мягко отозвался он, — вам не придется меня убивать, потому что я хочу продолжать. Может быть, я еще поработаю?

— Хорошо, — сказала она, подошла к нему, положила страницы на доску и поспешно отступила.

— Вы хотите читать по мере того, как я буду писать? — осведомился он.

— О да! — улыбнулась Энни. — Это будет почти как в киносериалах моего детства!

— Знаете, не могу вам обещать захватывающий эпизод в конце каждой главы. В книгах так не всегда получается, — заметил он.

— Все получится, — с жаром возразила она. — Я буду с нетерпением ждать восемнадцатую главу, даже если в конце семнадцатой Мизери, Йен и Джеффри будут сидеть на веранде и читать газеты. Мне уже безумно хочется знать, что произойдет дальше. Только не говорите! — поспешно добавила она, как будто Пол предложил рассказать ей сюжет.

— Понимаете, обычно я никому не показываю незаконченную работу, — сказал он и улыбнулся ей. — Но, принимая во внимание особую ситуацию, я с радостью буду передавать вам главы одну за другой. — Так началась тысяча и одна ночь Пола Шелдона, подумал он. — Но могу я вас кое о чем попросить?

— О чем?

— Чтобы вы сами вставили все эти чертовы «н», — сказал он.

Она ослепительно улыбнулась:

— Это для меня честь. А сейчас я вас оставлю. Она подошла к двери, но на пороге остановилась, обернулась и очень робко высказала свое первое и последнее «редакторское» замечание:

— Может быть, это пчела?

Он уже переключил внимание на лист бумаги, заправленный в машинку; ему хотелось привести Мизери в домик миссис Рэмедж прежде, чем он вырубится. Поэтому он взглянул на Энни с тщательно скрытым нетерпением:

— Прошу прощения?..

— Пчела, — повторила она, и по ее шее и щекам разлился румянец. Очень скоро даже уши ее пылали. — Один человек из дюжины страдает аллергией на пчелиный яд. Я много таких видела до того… до того как ушла с работы… Я была медицинской сестрой. Аллергия проявляется совершенно по-разному. Бывает, укус приводит к коматозному состоянию, и это похоже… похоже на то, что называется… гм… каталепсией.

Ее лицо было уже не красным, а почти багровым.

Пол быстро прокрутил идею в мозгу и отбросил. Пчелиный укус мог послужить причиной преждевременных похорон мисс Ивлин-Хайд; это было бы даже неплохим объяснением, так как приступ случился с ней в середине весны, к тому же в саду. Но он уже решил про себя, что правдоподобие сюжета будет зависеть от двух каким-то образом связанных случаев преждевременных похорон. И проблема не в том, что пчелы практически не летают поздней осенью. Проблема в том, что укус пчелы нечасто вызывает каталептический припадок. Скорее всего Постоянный Читатель не проглотит сюжет, основанный на том, что две женщины, проживающие в близлежащих селениях и не состоящие в родстве, одинаково отреагировали на пчелиный укус, причем от первого случая до второго прошло всего шесть месяцев.

Однако он не мог изложить Энни свои соображения, и даже не потому, что она могла рассердиться. Он не мог возразить ей, потому что она расстроилась бы, а он не хотел расстраивать ее таким образом — невзирая на все страдания, которые она ему причинила. Он и сам был расстроен.