Джозеф Ле Фаню - Завещание сквайра Тоби

Пес прилежно следовал за ними по пятам, словно всю жизнь прожил в Джайлингден-Холле под покровительством Красавчика Чарли. Купер отпер узкую железную дверцу, и пес вошел следом за ним в древнюю часовню без крыши.

Правильными рядами темнели на полу могилы рода Марстонов. Часовня не была похожа на склеп. Покойники лежали в отдельных могилах, окруженных каменными бордюрами. Над могилами возвышались каменные саркофаги; на крышке каждого из них была высечена эпитафия. Только на могиле сквайра Тоби не было надгробной надписи, лишь трава да каменный бордюр выдавали место погребения в ожидании времен, когда семья сможет позволить себе возвести подобающий надгробный памятник.

— Да, выглядит и впрямь неважно. Вообще-то это забота старшего брата, но, раз уж ему дела нет, я сам присмотрю за могилой. Да, старина, я высеку крупными буквами, что старший братец не хочет руку приложить к отцовской могиле и взвалил все на младшего.

Они побродили по маленькому кладбищу. Солнце низко склонилось над горизонтом, облака сияли тусклым металлическим блеском, словно раскаленные докрасна свинцовые болванки. Лучи солнца, отраженные от низких туч, разливали в сумерках зловещий багрянец. Чарли еще раз оглянулся на крохотную часовню — безобразный пес растянулся на могиле сквайра Тоби и казался раза в два длиннее своего естественного роста. Он вытворял такие штуки, что у молодого сквайра мурашки поползли по спине. Если вам доводилось видеть, как кошка катается по полу, обхватив лапами пучок валерианы, как она извивается и скребет когтями в чувственном экстазе, то вы имеете приблизительное представление о том, что выделывал на глазах у Красавчика Чарли осатаневший пес. Голова чудовища раздулась до неузнаваемости, тело стало длинным и тощим, лапы беспорядочно вихлялись. Сквайр с Купером изумленно взирали на него. Вдруг сквайр, дернувшись от отвращения, дважды обрушил на нежить тяжелую трость. Зверь очнулся и, толстый и кривоногий, как обычно, яростно оскалился на сквайра, стоявшего напротив него в ногах могилы. Глаза его горели злобным зеленым огнем.

Мгновение спустя пес униженно ластился к ногам сквайра.

— Вот образина! — проговорил старый Купер, сурово глядя на пса.

— А мне он нравится, — заметил сквайр.

— А мне нет, — отрезал Купер.

— Но сюда он больше не войдет, — пообещал сквайр.

— Не удивлюсь, если окажется, что он оборотень, — пробормотал Купер. Он помнил куда больше сказок о нечистой силе, чем нынче ходит в этих краях.

— Пес что надо, — задумчиво обронил сквайр. — В былые времена я бы за него гроша ломаного не дал, но теперь я уж не тот. Пошли. — Он нагнулся и похлопал пса по спине. Бульдог подскочил на месте и просительно заглянул в лицо, словно ожидая приказа, малейшего повелительного знака, которому он был готов повиноваться.

Куперу эта собака ни капли не нравилась. Он не мог понять, что нашел в нем сумасбродный хозяин. Ночами дворецкий сажал пса в оружейную, а днем тот сопровождал хромого старика в прогулках по окрестностям. Чем больше восторгался найденышем угрюмый сквайр, тем меньше любили его Купер и остальные слуги.

— Ничего-то в нем путного нет, — ворчал Купер. — По-моему, мастер Чарли ослеп. Даже Капитан (старый красный попугай, что сидел на насесте в дубовой гостиной с цепочкой на ноге и целыми днями болтал сам с собой, чистил когти да грыз перекладину), даже старый Капитан, единственная живая душа, не считая нас со сквайром, что помнит старого хозяина, едва увидел пса, завизжал как ошпаренный, распушил перья, кувырнулся с насеста и повис вверх тормашками. Удар хватил бедолагу.

Но никто не обращал внимания на его фантазии. Сквайр был из тех упрямцев, что цепляются за свои капризы тем упорнее, чем настойчивее пытаются другие их разубедить. Однако хромота сильно подорвала здоровье Чарльза Марстона. Внезапный переход от подвижного образа жизни к вынужденному затворничеству никогда не проходит бесследно; сквайр, доселе не знавший, что такое несварение желудка, теперь всерьез маялся приступами этой неприятной болезни. По ночам его частенько мучили кошмары. Главным и нередко единственным его преследователем в дурных снах был любимчик-пес. Бульдог вытягивался во весь рост у кровати сквайра, садился в ногах и чудовищно увеличивался в размерах. Морда его приобретала ужасающее сходство с приплюснутой физиономией сквайра Тоби; казалось, пес перенимал даже его манеру откидывать голову и вздергивать подбородок. Потом пес заводил долгие беседы насчет Скрупа и говорил, что, мол, «нечестно это», «надо с ним помириться», дескать, он, старый сквайр, «подложил ему свинью», однако «что сделано, то сделано», и теперь у него «душа болит о Скрупе». Затем это кошмарное чудовище, получеловек-полузверь, наваливалось на Чарльза, тяжелое, как свинец, подползало прямо по его телу, опускало уродливую морду ему на лицо и начинало кататься, нежась и корчась, точь-в-точь как тогда, на могиле старого сквайра. Чарли с воплями просыпался, хватая ртом воздух и обливаясь холодным потом, и тут ему мерещилось, что в ногах кровати скользит смутная белая тень. Ему хотелось думать, что это занавеска с белой подкладкой или же покрывало, невзначай потревоженное в ночных метаниях, однако Чарли готов был дать голову на отсечение, что белая тень торопливо соскальзывает с кровати и удирает. Наутро после таких снов пес становился более обычного ласков и услужлив, словно пытался веселыми ужимками загладить невольное отвращение, которое оставили после себя ночные кошмары хозяина.

Доктор успокаивал сквайра, уверяя его, что в таких сновидениях нет ничего особенного, кошмары в той или иной форме неизменно сопутствуют несварению желудка. Однако заверения доктора не принесли ему покоя. Словно подтверждая слова врача, на какое-то время пес напрочь исчезал из ночных видений Чарли. Но в конце концов кошмарное чудовище явилось снова, куда более устрашающее, чем раньше.

Комната в том кошмарном видении была погружена в непроглядную тьму. До сквайра донесся приглушенный топот: он знал, что это пес распахнул дверь и медленно обходит вокруг кровати. Комната была не полностью покрыта ковром, и Чарли клялся, что отчетливо слышит характерные собачьи шаги, тихое клацанье когтей по голому полу. Пес шел крадучись, не спеша, однако при каждом шаге комната сотрясалась. Чарли почувствовал, как невидимая тяжесть опускается на изножье кровати, различил мерцающий блеск пары зеленых глаз и не мог отвести взгляда. Затем он услышал голос, до отвращения похожий на ворчание старого сквайра: «Миновал одиннадцатый час, а ты, Чарли, так ничего и не сделал. Мы с тобой дурно обошлись со Скрупом!» Затем наступило молчание, и голос завел снова: «Время близится, часы пробьют!» С долгим жалобным стоном неведомое существо начало ползти вверх по ногам Чарли. Рык нарастал, зеленоватый отблеск горящих глаз падал на простыню. Пес вытянулся вдоль тела несчастного сквайра, ткнулся мордой прямо в его лицо. С громким криком Чарли проснулся. Свеча, которую он в последнее время привык оставлять зажженной, почему-то погасла. Чарли боялся встать с постели, боялся даже оглядеться, так отчетливо ощущал он на себе пристальный взгляд зеленых глаз, направленный на него из дальнего угла комнаты. Едва он оправился от ужаса и начал собираться с мыслями, как часы пробили полночь. Ему вспомнились слова чудовищного пса: «Миновал одиннадцатый час, время близится, часы пробьют!» У Чарли мороз пробежал по спине: ему почудилось, что тот же голос вот-вот снова заведет с ним разговор.