Роб Терман - Молоко и печенье

Неверно.

Айзек вытаращился на меня из-под черной челки:

— Да он же не человек, ты понимаешь? Он когда на тебя налетает, чувство такое, будто он никогда не остановится. Он мог бы завалить Франкенштейна, Мумию и Вервольфа, а потом пойти за пиццей.

Айзек жуткий фанат ужастиков. Он видел еще и те, что сняты до моего рождения — даже до рождения моих родителей. Дверца его шкафчика вся изнутри оклеена монстрами — рычащими, оскаленными, крадущимися, крылатыми, сосущими кровь. Ни одного квадратного дюйма не осталось пустого. Хороший парень Айзек, но с причудью.

— Да ну, брось! — Я презрительно фыркнул, стоя возле его шкафчика. — Он же не вот это все.

— Ники, он именно вот это все. Он меня поймал в лесу и руку мне сломал, да? И сказал, что, если хоть пикну, он мне сломает вторую, и я поверил, потому что он всерьез говорил. — Айзек захлопнул шкафчик. — Ни за что. И ты меня в это не втягивай. Он псих, и ты, если хоть немного соображаешь, поглядывай каждую минуту, что там у тебя за спиной.

И он поспешил по коридору прочь, к выходу.

Понимая, что с Айзеком толку не будет, я пошел к Собачонку — в смысле, к Сэмми. Успел сказать ему слов пять — и он смылся, опережая своих собак.

И так весь день, с каждым. Я понимал, что так будет, но все же надеялся.

Айзек сказал, что Джед его поймал в лесу — том же, где за мной гонялся. На школьной территории он драк не затевает. Его бы тогда выгнали из школы, и он это знает. Его бы выгнали, не меня. Не вызывает он у директора Джонсона той непобедимой симпатии, которую вызываю я. Добрый старый директор Джонсон, не самый большой светоч разума из тех, кто давится меловой пылью.

Итак, я перешел к плану «Б». В тот день, когда Джед, предсказуемый, как тройка по математике, сел напротив меня в столовой и взял мой кусок пиццы, я поднял поднос, свалил с него еду и как следует врезал этим подносом ему справа по голове.

Его чуть не сбросило с сиденья, но он успел ухватиться рукой за край стола. Глаза у него стали ледяными, зубы он оскалил, злоба шевелилась у него под кожей.

— И как? — спросил я спокойно. — Проглотишь и утрешься? Или встанешь и что-нибудь сделаешь?

Ему раньше хватало ума, хоть и впритык, не драться в школе, но тут дело было совсем другое.

И этот план, пусть и казался идиотским, на самом деле таким не был. К нам уже двигались учителя, и его от меня оттащили бы раньше, чем он меня сумел отделать всерьез. А потом его бы выставили. Может, просто дело перенеслось бы за пределы школы, но и это уже что-то.

Он весь трясся от черной злобы, но пусть он псих, настолько глупцом он не был. Меня, может, не выгнали бы из школы, но что выгонят его, он не сомневался. И было у меня чувство, что его папа был бы недоволен куда больше моего. Такое чувство, что Джед — щепка от старой колоды.

Он стоял и шипел:

— Убью, убью, убью…

Когда он вышел из столовой, я вздохнул. Еще один план развалился к чертям. Я мрачно сел на место и подождал, пока учитель оттащил меня к директору Джонсону за наказанием — еще пару недель после уроков.

Оказалось, что пару месяцев.

Директор долго дергал себя за черные волосы, зачесанные на лысину, объясняя, как он не может скрывать подобные вещи, вот не может, и все, после чего хода делу не дал, как я и предвидел. Я должен был позвонить маме и сказать, чтобы забрала Тессу на остановке школьного автобуса, и понимал, что рада она не будет, какова бы ни была причина. Понять-то поймет, но не обрадуется.

В тот же день, когда миновали два часа оставления после уроков, я нырнул в лес и услышал, как Джед ломится за мной. В этот раз я действительно слышал, как он воет от ярости на моем следу. Пусть я приземистый и низкорослый, зато скорость у меня хорошая, наработал в спортзале. Джед за мной угнаться не мог.

— Ах ты сука! Ах ты сука! Ты где? — орал он, а потом начались совершенно нечленораздельные крики, животные крики. Как будто это кричит монстр… ну, как минимум, киношный монстр.

Я нырнул под густой навес сухих плетей ежевики и подумал, что вот и вправду никак не улучшил положение. Не то чтобы не было приятно врезать ему подносом по голове, но это не выручило меня из беды так, как я думал.

Хотя и вправду было очень, очень приятно.

Наконец я залез на дерево, где моя коричневая куртка сливалась с корой, и застыл неподвижно, пока он рыскал внизу как бешеный доберман. Богом клянусь, у него изо рта пена капала, когда он вопил, призывая меня.

Вот так пропусти несколько приемов риталина, и жизнь разваливается к чертям.

Ага, будто такую психованность можно объяснить небольшой гиперактивностью.

Я прижался к дереву, положив на него голову, и так просидел час. Было холодно, но холод меня не волновал. И темно стало, но и темнота мне была до лампочки. А Джед, монстр он там или нет, ночным зрением не отличался, видимо, и ошиваться в лесу не стал. Я еще услышал его вой где-то так за полмили от меня, а потом все стихло.

Наконец я слез с дерева и пошел домой, где меня ждали два обстоятельства пострашнее Джеда: мама и папа. Отец стал выговаривать мне за полученное наказание. Нет, не важно, за что. Скоразы волну не гонят, на карандаш не попадают. Наши деды и их деды этому научились еще в России. Не высовывай башку, иначе без нее останешься.

Когда нотация закончилась, случилось худшее. Мама попросила меня помочь им с Тессой сделать для Санты рождественское печенье. Когда я вошел в кухню, Тесс возилась у себя в комнате над плакатом: «Санта, счастливого Рождества!» — тщательно, цветными мелками, язык высовывая. А мама припахала меня.

— Тебе понравится, Ники, — сказала она с улыбкой. Классная у меня мамочка, да и красивая тоже, даже с полосой муки на щеке. Светло-русая коса ниже плеч, фиалковые глаза, а шрам, пересекающий левую бровь, только придавал ей любопытствующий вид. Я маму люблю. Да, мне тринадцать уже, и надо бы такого не думать. Но уж что есть.

Но делать печенье для Санты?

— Мам, ты же знаешь, что Санты нет на свете, — буркнул я мрачно. — Вся эта кутерьма с Рождеством, — я открыл пакет шоколадных чипсов, — чистая потеря времени.

Меня шлепнули ложкой по руке.

— Дух празднества — в сердце твоем. Рождество — не подарки и не украшения, Рождество в тебе. — Она ткнула мне в грудь пальцем: — И Санта всюду, куда ни посмотри. Если ты только захочешь смотреть.

Она покачала головой, снова улыбнулась и мазнула меня по носу маслом от печенья. Я закатил глаза и стер его пальцем, а палец облизал.

— А теперь, — сказала она твердо, — доставь сестре удовольствие и помоги ей делать печенье. Она с минуты на минуту придет.

И ничего особо плохого не случилось. Я уже в это не верю, но мама и Тесс смеялись, потом пришел папа, и все закончилось шутливой дракой, когда все мазали друг друга маслом. Не настоящее, конечно, но так близко к нему, как только может быть.