Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой

Мой приятель, Виталька Рыбкин – будущий учитель черчения, – был большой бабник. Родители у него пребывали в загранке, где-то в африканских джунглях, и двухкомнатная квартира была в его полном распоряжении. Там Виталька регулярно устраивал «сабантуи», как он их называл.

Сам я был завсегдатаем на этих праздниках юной жизни. У меня даже имелось постоянное место в двухкомнатной квартире африканских родителей моего приятеля. Между эфиопским сосудом для варки кофе и жутковатым идолом непонятного предназначения.

Как-то раз сижу я между сосудом и идолом. Пью пиво. Вдруг в комнату вваливается Рыбкин в обнимку с двумя девицами. Одна, черненькая, куда-то сразу затерялась. По-моему, ушла резать салаты на кухню. Вторая же (а это и была мадам Колосова) подходит ко мне на расстояние вытянутой руки, уставляется своими густыми ресницами прямо мне в переносицу и спрашивает Витальку:

– А это чудище откуда к тебе явилось?

Рыбкин, не сообразив, что речь идет обо мне, невозмутимо отвечает:

– Это родители прислали из Кении. Масайское божество плодородия и любви. Видишь, у него спереди что-то выпирает? Наподобие банана?

Катька внимательно изучила мое лицо и говорит:

– Понятно. А я вначале подумала, что это у него нос.

– Хорош нос! – рассмеялся Виталька. – Он этим носом не одну сотню воинов и пастухов заделал.

С тех пор меня несколько лет дразнили Божеством плодородия и любви. А с Катькой у нас завязался роман. Впрочем, это слишком пошло и сильно сказано – роман. Вот у Витальки действительно были романы. Одна девушка даже едва не покончила с собой из-за него. Еле-еле успели вытащить с кухни, где она устроилась у газовой плиты, предварительно облачившись в черное исподнее.

Мы же с Катькой несколько раз наведались в театр Советской Армии да посетили пару концертов некоего Игоря Гарного – человека-арифмометра. А потом мадам Колосова позвонила мне как-то ночью и сообщила, что выходит замуж.

Года два она терпела одного придурка из Внешторгбанка. По фамилии Чемодуров. Он Катьке даже книжки на ночь читал. И, не побрившись, спать не ложился. Вино водой разбавлял. Во-первых, говорил, так все французы пьют, а во-вторых, иначе вредно. Ну вот, в один прекрасный день он и отправился на Женевское озеро дегустировать разбавленное вино. А Кэт с ним почему-то не поехала.

Оно и понятно. Даже свадьба их мне сразу не понравилась. Да и Катьке, по-моему, тоже. Я свидетелем был. С ее стороны. Просто потеха. Его родители чуть с ума не сошли. Наверняка решили – любовник.

Арендовали Домжур. Катька в каких-то безумных кружевах. Чемодуров – во фраке. Его свидетель – тоже. Понабежало каких-то стариков. Понадарили золотых «паркеров». На том дело и закончилось.

А через день Катька ко мне заявилась. Я спрашиваю: «И что ты мужу сказала?» А она: «Что, что! К подруге поехала…» Хороша подруга.

И главное, зачем заявилась? До сих пор не понимаю. Даже на своего внешнего торговца не жаловалась. Никогда. Только сказала, что он раньше математиком был, и это ее бесит. Непонятно, почему этот факт должен бесить?

А через два года Кэт позвонила мне и сообщила этак невозмутимо: «Сеня, ты знаешь, а я развелась…» Здрасьте-приехали.

И вот такому человеку, как мадам Колосова, жалуются по ночам подружки-горемыки. Да они бы за одно Женевское озеро, забыв про книжки, бритье и вино, на край света пошли!

– Что это ты на меня так уставился? – Оказывается, крепко я задумался. Катька давно закончила свои душещипательные беседы. – Ну давай, одна дура поныла, теперь твоя очередь. – Это она о письме. – Ну скажи мне, что теперь ты не знаешь, как дальше жить. Ведь из твоей жизни наверняка ушла какая-то там ниша. Или как ты это называешь?

– Да, ушла… – неожиданно раскис я, – но не такая уж и важная.

Катька внезапно вскочила и отправилась на кухню. Оттуда раздался ее подобревший голос (конечно, глаза в глаза по-доброму говорить не очень-то с руки):

– А вообще-то я вас, мужиков, понимаю. Вы ведь существа консервативные. Как привыкнете к чему-нибудь, так вас, как слепого от теста, – не оттянешь.

– Что это ты имеешь в виду? – озадаченно отозвался я.

– А то, что ты просто-напросто привык к этим письмишкам. Баба в своем Орехове мучается, тебе на это, разумеется, наплевать. А теперь у него, видите ли, ниша пропала, – перешла она неожиданно на третье лицо и на крик.

– Да если хочешь знать, я даже рад за нее!

– Ну еще бы. – Мадам Колосова внесла в комнату две дымящиеся чашки с кофе. – Нет бы самому жениться, коню здоровому. Впрочем, она тебе, конечно, не пара. Или ты уже собирался на четвертый год переписки стать сельским учителем?

– Это город, – подчеркнул я. – И ничего я не надумал…

– Так о чем же тогда разговор?

Катька отвернулась от меня и стала щелкать телевизионным пультом. Чем она при этом руководствовалась, я никогда не знал. Наконец на экране возникла какая-то дряблая морда и начала вещать на английском (на Катькином балконе висела тарелка).

И тут я задумался. Как гоголевский Подколесин. Жена, уют, детишки. Впрочем, детишки – это уж чересчур. Но действительно, почему я не женюсь?

– Кать, – позвал я подругу. Она недовольно оторвалась от биржевых новостей. – Так мне ведь никто не предлагает…

– Чего не предлагает?

– Ну жениться…

Катьку мгновенно оторвало от дурацкого ящика. Что-что, а чужие судьбы она устраивать любила.

– Так наш малыш жениться захотел?

– А почему бы не попробовать? Что я, хуже других, что ли?.. – попробовал пошутить я.

– А ты знаешь, что брак – дело серьезное? Ты это уже проходил в своей школе?

– Да проходил, проходил…

Мадам Колосова как-то обиженно взглянула на меня.

– Так ты что, и правда надумал?

Я принялся суетливо хлебать кофе, усердно делая вид, что ничего не произошло.

– Серьезно? – продолжала допытываться Кэт.

– А почему нет?

– Тогда ты самый настоящий осел! – Дряблая морда внезапно исчезла с экрана, вместо нее побежали какие-то непонятные столбцы. – У порядочных людей в твоем возрасте уже внуки…

– Это дело наживное, – беззаботно отмахнулся я.

– Но для этого необходимо иметь на примете ту идиотку, что согласится хотя бы теоретически стать бабушкой внукам такого болвана, как ты.

– Вот на тебе бы я женился, – мечтательно протянул я.

– Ты?!

– Я.

– Ты что же, делаешь мне предложение?

Я завилял, забормотал, стал отхлебывать кофе, вино, курить, поправлять очки… Не люблю прямоты. Кэт внимательно следила за моими манипуляциями. Наконец ей надоело, и она погрозила мне тонким пальцем.

– Ну то-то же! Впрочем, есть у меня одна безмозглая. Под стать тебе. Или ты, может, уже кого наметил на роль жены? Кроме меня, конечно?