Джеймс Херберт - Вторжение

Здания разваливались, обломки летели во все стороны, как смертоносные ракеты, сопровождаемые стеклянными осколками, будто миллионами губительных стрел. Машины и автобусы летали в воздухе, как сорванные ветром листья, но, падая на землю, с оглушительным грохотом разбивались вдребезги. Людей отрывало от земли и швыряло на стены рушащихся зданий. Огромное давление, возникшее при взрыве, разрывало легкие, барабанные перепонки и все внутренние органы. Фонарные столбы превратились в причудливо изогнутые прутья из бетона и металла. Оборванные и оплавленные электрические провода напоминали извивающихся змей. Взрывающийся то тут, то там водопровод делал город похожим на долину гейзеров. Газопроводы тоже внесли свою лепту в общий взрыв, хотя сила их была несоизмерима. Все стало частью обрушившегося на город разнузданного, не знающего пощады безумия.

У любого человека, застигнутого врасплох на улице, мгновенно сгорала одежда, и он получал смертельные ожоги, от которых ему никогда уже не суждено было излечиться. Многие оказывались погребенными под обломками зданий. При этом некоторых “счастливчиков” смерть настигала мгновенно, а другие медленно и мучительно умирали от ран и удушья.

Пожары, вспыхнувшие в разных концах города, слились в один грандиозный пожар.

Констебль Джон Мэпстоун запомнил пятый день своей службы в полиции на всю жизнь. Правда, ему оставалось жить всего несколько минут. Иначе его как всегда подвела бы плохая память, которая, однако, не помешала ему стать полицейским по той простой причине, что требования к интеллектуальному уровню сотрудников полиции с каждым годом снижались.

Как только он услышал непрерывный вой сирены, он сразу же понял, куда хлынет основная масса людей. Тут же позабыв о двух подозрительных типах, крутившихся возле выставленного на улице прилавка с джинсами, он поспешил к станции метро “Оксфорд Серкас”. На ходу оглянувшись, Джон увидел, что парни, за которыми он следил в течение часа, ухватили-таки свою добычу — пару джинсов и матерчатую сумку. “Удачи вам, ребята, — мрачно пошутил про себя Джон. — Желаю, чтобы эти вещи послужили вам как можно дольше”.

Он старался сохранять спокойствие и не поддаваться общей панике, шел быстро, но не бежал вместе со всеми, поэтому в общей суматохе его все время толкали. А он мечтал только об одном, чтобы наконец выключили эти проклятые сирены, которые лишь усиливали безумие толпы. Джон уже поравнялся с красно-синими знаками лондонского метро, и здесь толпа настолько затянула его, что он уже как бы стал ее частицей. Тем не менее он еще пытался помочь людям.

— Осторожно, — говорил он, — не волнуйтесь, у нас еще достаточно времени, чтобы спуститься вниз.

Но никто не обращал на него никакого внимания. Может быть, он еще слишком молод, чтобы как-то воздействовать на толпу. Джон вспоминал, что говорил им сержант, когда он еще был курсантом: синяя униформа — это знак власти, в критической ситуации люди ждут от человека в форме поддержки, помощи, а может быть, и спасения. Но люди в толпе наверняка не слышали ни одной лекции сержанта.

Констебль Мэпстоун пытался говорить ровным голосом, но все же в конце каждой фразы срывался на крик. Однако он сделал еще одну попытку:

— Не торопитесь, пожалуйста. Все будет нормально, если вы не будете так спешить.

Лестница, ведущая на станцию метро, буквально заглатывала толпу, и констеблю не удалось избежать общей участи. Снизу доносился ужасающий шум: вопли, крики, стоны. Джон с отчаянии поискал глазами в толпе хоть кого-нибудь из коллег. Но народу было так много, что различить кого-то в этой массе было невозможно. Перед входными турникетами толпа резко затормозила: многие пытались перелезть через турникеты или как-то обойти их, другие просачивались через выход. Все стремились к эскалатору, чтобы побыстрее оказаться в глубине, подальше от улицы до того, как произойдет то невозможное, что не должно было произойти: “Никто-не-сможет-настолько-сойти-с-ума-чтобы-нажать-кнопку”.

Констебль Мэпстоун сделал последнюю попытку: резко развернулся лицом к толпе и поднял вверх руки, как Лир, взывающий к стихии. Теперь он двигался задом наперед, увлекаемый толпой. Причем его ботинки едва касались земли. Он еще пытался успокоить себя: “Главное, не поддаваться панике. Главное, вести себя разумно”. Однако страх охватил всех, как эпидемия, и констебль почувствовал, что хрупкая броня его спокойствия не выдержала и он стал частью этого стада. Ударившись спиной обо что-то твердое, Джон понял, что добрался до турникетов, ограничители были уже давно выворочены под давлением толпы, и ему вместе с другими удалось преодолеть этот рубеж и развернуться. Он начал энергично прокладывать дорогу к эскалаторам, размахивая руками, как пловец, плывущий в густой, вязкой жидкости. Эскалатор, поднимающийся вверх, остановился, и по нему летела вниз обезумевшая толпа. Эскалатор, движущийся вниз, пока работал, но тоже был битком забит людьми. Джон попытался схватиться за резиновый поручень, чтобы удержаться на ногах, но ему это не удалось. По поверхности, разделяющей эскалаторы, мимо констебля пролетел вниз какой-то человек, видимо сообразив, что это самый быстрый путь к цели. Его примеру последовал еще кто-то, потом еще, еще и еще...

И вот уже люди кубарем неслись вниз, сталкиваясь друг с другом и пытаясь ухватиться за все, что попадалось им под руки, в том числе и за тех, кто стоял на эскалаторе. В результате произошла свалка. Один из пролетавших мимо протащил за собой человека с лестницы, тот упал, подминая под себя тех, кто стоял впереди. Стоящие сзади пытались удержаться на ногах. Среди них был констебль Мэпстоун. В этот момент двигатель не выдержал перегрузки, и эскалатор резко остановился, что лишь усилило царящую вокруг сумятицу. Началась полная неразбериха.

Молодой и сильный Мэпстоун уже не пытался спасти никого, кроме самого себя. Всеми силами стараясь удержаться на ногах, он упирался руками в спины людей, хватался за поручни эскалатора. Однако все было тщетно. Едва ему удалось уцепиться за широкую резиновую ленту перил, как у него тут же под напором толпы оказалась сломана кисть руки. Он закричал от боли, но сам не услышал своего голоса, потому что вопли и стоны раздавались со всех сторон. У него искры посыпались из глаз, затем все потемнело, и он почувствовал, что теряет сознание.

Но перед тем, как погрузиться в вечную темноту, перед тем, как раздробленные ребра вонзились в легкие, перед тем, как его горло придавило чье-то колено, перекрывая последний глоток воздуха, перед тем как он перестал что-либо чувствовать, его меркнущее сознание уловило чудовищный грохот, который не шел ни в какое сравнение с шумом и гамом, сопровождавшими последние минуты его жизни. Звук этот, казалось, поднимался из самых земных глубин. “Ах да, — подумал Джон, — это, должно быть, бомба. Наконец-то”.