Марго Ланаган - Черный сок

Человек Хозяина[2]

Хозяин галопом уносится прочь, к лесу.

— Приведи Серую, — говорю я Банди.

Банди выводит кобылу из стойла. И вот я уже скачу, не успев даже подумать. Хозяин маячит впереди, черным пятном на сером фоне сумерек. Направляется к горной тропе, как я и предполагал.

— У них повозки. Быстро не поедут, — объяснил я Куку и Герди. — Хозяину только через перевал перемахнуть — и сразу догонит. Они станут лагерем у Тэмптона, либо у Гремучего ручья за седловиной.

— Ну, не с такой добычей! — ответил Кук, дрожа от восторженного ужаса. — Небось, тоже не дураки. У них, небось, под лохмотьями тоже мозги имеются. Схоронятся где-нибудь в пещере. А то и по воздуху перенесутся — в Арриби или еще куда. Они такие, они умеют!

Что ж, все может быть. Может, мы с Хозяином скачем впустую. Может, впереди только ночь. Долгая ночь, полная черноты и молчания. За эти два дня столько всего случилось! Я уже ничему не удивляюсь.

Слава богу, Хозяин наконец вернулся! Теперь он все знает, и если можно что исправить — он исправит. Нам, его людям, уже не надо волноваться да ногти кусать.

Мы въезжаем в лес; я пригибаюсь к лошадиной шее. Горная тропа мне знакома, но с Хозяином разве сравнишься! Он здесь каждую веточку знает. Еще, гляди, отстану от него. Опять встретят меня на обратном пути, как уже было один раз, когда Хозяйка после свадьбы сбежала домой к отцу. Тогда они вышли мне навстречу рука об руку, ведя коней в поводу, о чем-то тихо беседуя, и у Хозяина было такое лицо, словно теплая рука сгладила углы и гневные складки.

Правда, тогда был день, а сейчас ночь. Темная, лихая ночь… И складки на лице Хозяина на сей раз глубже, чем от гнева.

Когда он сегодня вечером заехал в ворота, Лирмонт и Джеми, юные болтуны, первыми бросились докладывать.

— Это правда, Берри? — спросил он, как только я подоспел.

— Про Хозяйку? Да, Хозяин. Каждое слово.

Я видел: он поверил лишь тогда, когда услышал это из моих уст. Раньше, по молодости, я бы обрадовался, а теперь… Просто исполнил долг. И когда лицо Хозяина погасло, меня словно молотом в грудь ударили: понял, сколь ужасен ее поступок. Через Хозяина она причинила черное зло его людям, но больше всего — ему, честнейшему из честных. Она поступила как ребенок, капризный и жестокий.

Моя щека прижата к лошадиной шее. Я пытаюсь расслышать Хозяина сквозь топот копыт и хруст ветвей. Он не мог ускакать далеко. Ему надо беречь коня. Оборванцы — те наверняка драпают во весь дух. Представляю, как они перепугались, когда протрезвели и поняли, что с ними супруга благородного лорда!

— Никто из вас не поехал за ней?! — рычал Хозяин, шагая к конюшням.

— Нам Хозяйка запретила, — отвечал я. — Старая Минни увязалась было следом, так Хозяйка ее сковородой угостила! Бедняжка до сих пор лежит без чувств. Знахарь говорит, уже не встанет, можно не надеяться. Еще девчонка-служанка за ними побежала, да к полудню вернулась вся в слезах: Хозяйка ее выбранила и прогнала.

Глаза Хозяина метали молнии, рот кривился. Ничего хорошего это не сулило. Если своим поступком она собиралась его разозлить, то это ей вполне удалось. Смотреть, как гневается и страдает благородная душа, было невыносимо.

А потом явилась Банди с заседланным черным скакуном, Хозяин легко, словно на крыльях, взлетел ему на спину — и умчался прочь.

Я выезжаю на лысую вершину: здесь уже хрустеть нечему, и мне удается наконец расслышать Хозяина — далеко впереди, на пути к вершине следующего холма. В моей помощи он не нуждается. Ярости и силы ему хватит с лихвой, что бы он ни задумал. Но разве могу я повернуть назад? Уж лучше скакать через ночь, пусть и без толку, чем глазеть в окно да слушать болтовню челяди. А за Хозяином я в огонь и в воду… Вот за Хозяйкой — нет, не поехал бы. Я же его человек, а не ее. И своей жене Герди так всегда говорю.

— Ага, поверила! — отвечает она, улыбаясь одними глазами. — А приласкай тебя Хозяйка, и сразу станешь ее человек.

— Что ж, — не спорю я, — может быть. Да только много ли ты видела, чтобы Хозяйка кого-нибудь ласкала?

— Ей все трын-трава, — соглашается Герди. — Что она такое? Язычок пламени, обломок колючей молнии… Она в себе-то не может разобраться. Что уж говорить о Хозяине и его благородстве!

Мы скачем через холмы. Ночь набирает силу — ясная и безлунная. На Сером Гребне я наконец догоняю Хозяина. Он ведет коня под уздцы: черный силуэт на фоне звезд.

— Берри, — говорит он, увидев меня.

— Хозяин, — отвечаю я.

Он не останавливается, даже не замедляет хода. Я тоже спешиваюсь и веду лошадь в поводу, порой срываясь на бег, чтобы не отстать. Хозяин не обращает на меня внимания: смотрит под ноги, целеустремленно шагая, словно она всадила ему в грудь невидимый крюк и тащит, тащит через ночь, а ему только и остается, что идти, иначе боль слишком сильна.

Здешний обрыв — гиблое и лютое место, особенно ночью. Поспешишь — пропадешь. Поэтому цепляешься за камень зубами, ногтями и кончиками конских копыт; клянешься все отдать, если Природа сжалится и отпустит тебя живым; отмеряешь осторожные шаги — и ни о чем не думаешь, даже о благородной даме, по милости которой ты здесь оказался.

А потом все кончается. Выбредаешь на плато, видишь, как серым по черному выбегает навстречу ровная тропа, и понимаешь, что в этот раз обошлось.

Мой двоюродный брат, хозяин постоялого двора, поджидает на крыльце с фонарем и свежими конями.

— Вам повезло, — говорит он. — У них колесо сломалось. Я отправил их через Ярроу к Дипси-колеснику. Не знаю, доедут ли.

— Леди с ними? — прерывает его Хозяин.

Двоюродный брат молча отводит глаза.

— Как она? Говори правду, человек! Держалась с достоинством?

— О да, милорд! И еще… все время пела.

— Ее напоили вином?

— Она… она… выглядела трезвой, милорд. — Брат умолкает и начинает возиться с моей подпругой.

— За мной, Берри! — командует Хозяин и пускает коня в галоп.

Брат отступает и красноречиво смотрит на меня: «Мы с тобой не сомневались, что этим закончится».

И вот мы снова скачем, расплескивая ночь.

Впереди из леса выступают каменные плечи Божьего Трона. Хозяин ныряет под сень деревьев; я вслед за ним. Пригибаю голову — и ничего не вижу вокруг, покуда мы не достигаем места, где верхом не проедешь. Спешиваемся и карабкаемся по склону. Черная фигура Хозяина маячит впереди, на фоне хаоса сплетенных ветвей. Наконец кусты расступаются. Я ежусь от резкого ветра и прищуриваюсь: звездный свет слепит привыкшие к темноте глаза.

Хозяйка всегда умеет выделиться, в любой толпе — такая уж порода. Даже здесь, на границе возделанных земель, в укромной лощине, среди золотого вихря цыганского табора, ее ни с кем не спутаешь. Яростный танец, яркая юбка, вертящаяся юлой… Вокруг множество других женщин, но ни одна не движется столь самозабвенно и легко. До нас долетают слабые возгласы, обрывки музыки, смех — словно хор ночных сверчков.