Татьяна Рябинина - Чертова погремушка

«Жизнь, как весна, отцветет…» — мягко и вкрадчиво пропел мой голос, сердце мучительно сжалось и забилось быстро-быстро.

— Когда-то… я думал об этом, — медленно сказал Никита, глядя мне в глаза, и я вдруг поняла, о чем именно он думал. Меня бросило в жар.

— Ты думал обо мне?

— Да… Когда мы расстались. Вернее, еще до того. Я чувствовал, что все ускользает из рук. Что мы все дальше и дальше друг от друга. Я не знал, что делать, как все исправить. Мне казалось, что бы я ни делал, становится только хуже.

— Странно. Мне казалось то же самое. Только насчет себя. Я думала, что это я виновата во всем. А теперь… Тебе не приходило в голову, что эта, как ты говоришь, Тьма нас слушает? Что она знает все наши желания? Что она исполняет их — чтобы мы пожалели об этом? Может быть, мы не случайно встретились тогда в баре? Может?..

— Остановись, — Никита подошел к дивану, сел рядом, дотронулся до моей руки, «погремушка» обиженно зашипела, выскользнула и поплыла к серванту. — Я не знаю, случайно мы встретились или нет, все-таки мне кажется, что не случайно. Но вот ведь какая штука… Поверишь или нет… Помнишь ту вечеринку у Машки Соболевой, мы еще тогда поссорились? Ты напилась…

— И танцевала с Юркой. Конечно, помню.

— Ага, и целовалась с ним в коридоре — прекрасно зная, что я на кухне и вас вижу.

— Потому что ты…

— Неважно, почему, правда? Я вышел тогда на балкон. И я не был пьян — тогда еще не был, это я уже потом набрался похлеще тебя. В общем, я вдруг увидел себя словно со стороны. Как будто стоял рядом и смотрел на себя. Увидел, что перелезаю через перила и прыгаю вниз. Падаю на чью-то иномарку, воет сигнализация, люди бегут. «Скорая», больница, ты рядом плачешь. Потом я в инвалидном кресле, и ты со мной. Едва сдерживаешь раздражение, но чувство долга превыше всего. Но я все равно счастлив — потому что с тобой. А потом я через несколько лет умираю, а ты уже не плачешь, а только вздыхаешь с облечением. Это я говорю долго, а промелькнуло перед глазами в одну секунду. Я не знаю, что это было. Может, просто нетрезвое воображение. А может, каким-то образом мне открылось… как бы это сказать… вероятное будущее. Как будто кто-то показал мне: вы можете быть вместе только вот так — хочешь? А я очень хотел быть с тобой. Но не так. Я понимаю, ты не веришь…

— Почему? Верю, — я уткнулась лбом в его плечо и закрыла глаза. — И если бы ты действительно… Да, я, конечно, осталась бы с тобой.

— Лена, нам тогда было по девятнадцать лет. И у нас все было плохо. У нас и сейчас не все просто, но мы уже совсем другие люди, а тогда… В общем, я слишком сильно любил тебя для того, чтобы убить все, что между нами было. Чтобы заставить тебя терпеть меня только из жалости. Это, конечно, слишком пафосно звучит, но это правда.

— И ты поверил, что спрыгнуть с балкона — это единственный способ остаться со мной?

— Сейчас это кажется странным и глупым, но тогда — да, поверил. Наверно, от отчаяния. Подумал — пусть все идет так, как идет. Лучше уж ничего — чем чего, но такой ценой. Просто опустил руки и плыл по течению. Я видел, что тебе скучно со мной.

— Интересное кино, — проворчала я. — А я думала, что это тебе со мной скучно. Ты был такой… весь в науке, в эмпиреях. А я? Будущий бухгалтер. Как говорит одна моя приятельница, так всегда бывает, когда людям лень открыть рот и рассказать друг другу обо всем, что их беспокоит. Все проблемы — от недосказанности.

Тут я прикусила язык. Потому что противоречила самой себе. Разве я могла сейчас вот так вот открыть рот и рассказать Никите обо всем — о дядипашином дневнике, о дьяволе и «погремушке»?

— Теперь все по-другому? — он смотрел на меня и ждал ответа, а я молчала. — Теперь все будет по-другому?

— Надеюсь, — наконец удалось выдавить мне. — Это не так уж просто. Если привыкла все держать при себе.

В этот момент я отчаянно ненавидела себя, но… ложь по-прежнему была тонкой и волнующей — как аромат изысканных духов, как изящная любовная игра.

— Что ты думаешь делать с этим дальше? — спросил Никита, поглаживая меня за ухом — как кошку.

— Как что? Сейчас поедем в полицию, — я сделала вид, что не поняла.

— Это ясно, — поморщился Никита. — Я имею в виду твои… способности.

— Ничего не буду. Я научилась смотреть на людей так, чтобы не видеть, что у них делается внутри. Хотя, конечно, это соблазн. Сильный соблазн. Я ведь могла бы просто смотреть. Как рентген. Не лечить. Но лучше не стоит. Откуда я знаю, может, это для них тоже плохо. Или для меня.

— А ты никогда?.. — Никита запнулся и отвел глаза.

— Нет, — с досадой поморщилась я. — Ни тебя, ни Костю. Даже не знаю почему. Ни разу мысли такой не возникло. По логике вещей, вас-то я в первую очередь должна была осмотреть и излечить, с ног до головы. Но вот нет. Представляешь — если б я тебя или его угробила… Мне и так с этим жить всю оставшуюся жизнь: хотела помочь людям, а только нагадила.

— Ты же не знала.

— Ну и что? Мне от этого не легче.

Не знала? Да. Не знала. И наивно думала, что дьявольское зло как-то можно употребить людям во благо.

— Пойдем, — я встала и подошла к серванту, куда прибилась «погремушка». Никита, похоже, ее раздражал: она переливалась как-то ядовито и звенеть перестала. И даже пыталась увернуться, когда я ее подхватила и положила в сумку. Никита моих манипуляций с невидимым предметом не видел — завязывал в прихожей ботинки.

В машине мы еще поспорили, в какое отделение полиции ехать: по месту жительства или по месту прописки. Чтобы не возвращаться, если что, поехали в то, что поближе.

— А почему ты так вдруг сорвалась с низкого старта, когда мы к дому подъехали? — спросил Никита.

— Не знаю, — покрепче прижав к себе сумку с «погремушкой», ответила я. — Показалось вдруг что-то. Словно подтолкнуло: давай, бегом.

Я почувствовала через кожу сумки легкое вибрирование — «погремушка» как будто довольно урчала.

— Послушай, — я осторожно дотронулась до его рукава. — Со мной много чего странного происходит. Может, я действительно с приветом, не знаю. И я далеко не всегда могу толком объяснить, что и почему я делаю. Если можешь — постарайся с этим смириться.

— Хорошо, постараюсь, — вздохнул Никита.

В отделении нас, разумеется, послали в далекую страну, воспользовавшись формальным поводом не принимать заявление: «потеряшка» был прописан совсем в другом месте.

— Где прописан, туда и идите, — грузный дежурный в чине капитана отвернулся и уткнулся в глянцевый журнал.

— Но…

— До свидания, девушка, — отрезал он и загородил лицо журналом.