Мария Барышева - Дарители

— Да, с тех пор он меня… опасался, — глаза Схимника слегка потемнели, но тон голоса не изменился. — Но откуда он такой взялся? Всегда таким был? И он знал про Чистову много — очень много, знал принцип ее работы — со стороны, наблюдая за ней, можно его понять?

Вита покачала головой.

— Нет, только если она сама расскажет. А она говорила только Новикову… мне и… жрецам.

— Кому? — удивленно переспросил он.

— Она так называла ту компанию, которая все время возле нее терлась. Ну вот им… будто ты не знаешь, сами же ее обкололи…

— Нет, я в Крым ездил только тогда… А я-то думал, она спьяну так разговорилась… еще удивился — больно складно болтала для пьяной…

Вита резко вскинула на него глаза.

— А откуда ты знаешь, как она болтала?! Тебя ведь там не было!

Схимник помолчал, внимательно глядя на нее и что-то взвешивая, потом сказал:

— В ноябре прошлого года двое наших возили в Крым какого-то мужика. В тот самый поселок возле пансионата. Они высадили его на окраине, где его ждало такси. Погода была паршивая, и они не видели, кто в такси — видели только женщину — уже в возрасте, полная, стервозное лицо, пышная прическа, блондинка.

Вита старательно покопалась в памяти, отыскала рассказ Наташи, нашла в нем место о «жрецах», которым Чистова уделила достаточно внимания, подробно описав каждого, и сказала:

— Похожа на Ковальчук.

Он качнул головой в знак того, что фамилия ему знакома.

— Подъехало еще две машины, потом все направились к одному из домов — позже я узнал, что в нем жила Чистова. От дома через некоторое время отъехала шестерка, потом вышли две девчонки и пожилая дама, сели в машину, после чего все поехали в ресторан. Вернулись ночью, в этот же дом. Через какое-то время парни забрали своего мужика с того же места, где высаживали. У него был разбит нос, бланш под глазом. Мужик упился и был перепуган в усмерть. Сел сзади и все щелкал диктофончиком, проверял какую-то запись. На следующий вечер они вернулись к этому дому. Мужик сказал, что там никого не должно быть, и они пошли внутрь, втроем. Но там был тот мальчишка, инвалид. Один из парней ударил его — решил, что убил, но ошибся. Мужик сказал, что в доме нужно было найти какие-то бумаги. Они перевернули все, бумаги нашли в подушке. И забрали несколько каких-то картин. Они не видели, что за картины — мужик сразу же замотал их в тряпки, запретил смотреть, сказал, что это собственность Валентиныча. После этого они поехали обратно в Волжанск. Мужик в дороге все пил, болтал какую-то чушь — типа, он бог или что-то в этом роде. И все время проверял эту кассету. Они решили, что на ней что-то важное, и, пока он спал, прослушали. Ни хрена не поняли, но, на всякий случай, по дороге перегнали. Думали продать ее Баскакову. Это было очень глупо.

Вита вздрогнула, без труда поняв, что скрывалось за словом «глупо».

— А ты откуда все это знаешь?

— Знаю и все.

— А Баскаков знает, что тебе это все известно.

— А вот это не твое дело.

Она посмотрела на него испуганно.

— Зачем ты мне это рассказал?! Теперь, значит, мне точно не жить, потому что раз я знаю то, что не знает он, то если до меня доберется этот… Ян, то…

Схимник криво усмехнулся.

— Если так сложится, то мне к тому моменту будет уже все равно. Чайник кипит.

Вита встала, выключила газ и занялась приготовлением кофе. Она попыталась понять, для чего Схимник ей все это рассказал, но тут же совершенно запуталась.

— А как звали того мужика, они не говорили?

— Нет. Они просто обращались к нему на «вы».

— А хоть внешность? — она поставила перед Схимником чашку с кофе и села, задумчиво болтая ложечкой в своей.

— Внешность… ничего особенного. Невысокий толстячок, светловолосый, плешивый, угодливый такой, вежливый… когда бывал не сильно подогрет.

Вита уставилась на Схимника так, будто видела впервые в жизни.

— Светловолосый толстячок из Волжанска?!

— Во всяком случае, они забрали его из Волжанка и туда же вернули.

— Да даже и неважно, потому что там с Чистовой были… Это же Шестаков!

Схимник сдвинул брови, припоминая что-то.

— Илья Павлович?!

— Ну да!

— Он невысок, хотя не полный и не плешивый, но толщину и плешивость легко убрать. Черт, а я думал — чего Сканер так дернулся тогда, когда Ян при нем упомянул, что ты интересовалась обстоятельствами смерти Шестакова! Он даже рюмку раздавил, порезался.

— Потому и дернулся, что Шестаков — это он! Но как же авария… мне сказали, что он мертв стопроцентно… хотя он обгорел… но его брат опознавал… по характерным признакам…

— Сама понимаешь, что аварию устроить легко, труп — еще легче, а братья всегда могут договориться.

— Ну да… — Вита схватилась за голову, запустив пальцы в волосы, — а потом Сергей Шестаков просто уехал. Я ведь думала с ним поговорить насчет брата, а оказалось, что он продал фирму и отчалил в неизвестном направлении.

— Не хотелось бы тебя огорчать, — негромко произнес Схимник, — и я не могу утверждать наверняка, поскольку не знаю, но, думаю, вряд ли он куда-то уехал… дальше Волги.

Вита с ужасом посмотрела на него, бросила ложку и закрыла лицо ладонями.

— Господи, сколько трупов! Боже мой! Я уже со счета сбилась! И из-за чего все началось?! Из-за того, что кто-то наивно попытался помочь людям, сделать их лучше, и не учел ни того, что всегда найдется кто-то, кто постарается любой ценой извлечь из этого выгоду, ни того, что боги не любят, когда вмешиваются в их дела…

— Не отвлекайся на схоластику, — холодно оборвал ее Схимник, и, взглянув на него, Вита почувствовала, что ее рассуждения ему неприятны, хотя по бесстрастному выражению лица этого было никак не разобрать. — Если Сканер — это Шестаков и если исходить из твоей теории о том, что все натуры Чистовой меняются, то получится, что, вероятно, именно сама Чистова и сделала его таким.

— Чудовище породило чудовище, — сказала Вита с кривой усмешкой.

— Почему теперь он боится, что Баскаков ее найдет?

— Ну, тогда ведь это очевидно, потому что… — спохватившись, Вита прикусила язык, но Схимник насмешливо приподнял брови.

— Из поселка увезли пять картин, но клиентов-то было гораздо больше, верно? Где-то есть еще картины, много картин, и шестаковская среди них. Если она попадет к Баскакову…

— То Шестаков всю жизнь просидит на цепи. Он и так уже на ней — Баскаков хорошо постарался, чтобы от Шестакова официально ничего не осталось, подстраховался заранее. Ну, и Наташке, опять же, дополнительная психологическая нагрузка. Не знаю, как он во все это влез и как ему удалось заставить Баскакова во все это поверить, но теперь, похоже, он очень сильно об этом жалеет, раз играет за его спиной. Кстати, — Вита искоса глянула на Схимника, — Новиков и вправду еще жив?