Альберт Санчес Пиньоль - В пьянящей тишине

Там, где взорвался последний заряд, образовался ги­гантский кратер. Что же касается чудищ, то их тела ва­лялись на земле повсюду, словно карающий ангел на­стиг их войско. Число трупов не поддавалось счету. Их было множество. В море тоже плавали тела: исковеркан­ные, обугленные. Трупы корчились, словно страшные куклы, растопырив пальцы и раскрыв рты. Никогда не забуду этот запах жареного мяса; он был невероятно по­хож на вонь кипящего уксуса. От некоторых тел оста­лись одни скелеты; обгоревшие ребра торчали вверх, как черные решетки. Некоторые тела еще шевелились. В том, что мы добивали их, следует видеть скорее акт милосердия, чем выражение иных чувств. Мы шагали среди мертвецов, и, когда замечали какое-нибудь движе­ние, я вонзал умирающему в затылок свой длинный нож, или Батис – свой гарпун.

Одно из чудищ потеряло ногу до самого бедра и вто­рую от колена. От туловища шел белый пар; раненый пытался ползти, подтягиваясь на локтях. Вместо того чтобы его добить, Батис встал на пути. Чудовище увиде­ло сапоги и судорожно поменяло направление. Кафф постоянно оказывался между ним и берегом, но чудовище не сдавалось: с упрямством вола и скоростью улитки оно двигалось в поисках выхода к морю.

– Убейте же его, черт возьми! – закричал я, срывая с лица платок. Но он поразвлекался еще и только потом пронзил ему шею своим гарпуном.

Не знаю, сколько времени мы сбрасывали трупы в море. Работы еще оставалось много, когда я вдруг за­метил животину на балконе. Она сидела, подогнув коле­ни, и держалась за перила, словно ее приковали цепями.

– Господи! – воскликнул я. – Господи, посмотрите на нее.

– Она воет? – удивился Батис.

– Господи, она же плачет.

11

Случившаяся затем катастрофа была особенно ужасна, потому что мы ее не ожидали. Не прошло и двух суток после страшной бойни. На два дня, только на два дня нас оставили в покое. Я гулял где-то в лесу с карандашом и блокнотом и пытался понять, ка­кое было число. Уже давно я не знал точных дат. Каффа это совершенно не интересовало. На протяжении самых опасных недель я ни разу не зачеркнул даты уходивше­го дня по той простой причине, что не верил в наступле­ние нового. Путаницу усугубляло и то, что некоторые страницы календаря были отмечены дважды. На протя­жении целого месяца я повторял эту ошибку день за днем: я видел нервные росчерки карандаша, сперва чер­ного, а потом красного: эта перемена, скорее всего, и вы­звала путаницу. Черный карандаш уничтожал даты од­ним росчерком. Однако красный, словно не доверяя своему собрату, начинал свою работу с того же дня. Стремясь выразить себя в стиле барокко, но при этом придавая ему своеобразную геометричность, красный карандаш разукрашивал цифры, пока они не приобре­тали замысловатые формы. Единица первого февраля стала насторожившимся чудовищем, двойка второго – чудовищем, которое приготовилось к прыжку. Восьмер­ка превратилась в маяк, на который лезли толпы чудищ; одиннадцать – в две колонны врагов. Я не помнил, когда и как создал эти рисунки, свидетельствовавшие о помутнении рассудка, и не мог признать их своими произ­ведениями. Сначала, как это обычно бывает, я обрадо­вался, решив, что корабль за мной приедет раньше, чем я рассчитывал. Однако точный подсчет с учетом по­грешностей и дней, перечеркнутых дважды, давал результат, который вместо радости вызвал отчаяние: ко­рабль должен был прийти на остров две недели назад.

Что могло случиться? Новая война в масштабе земно­го шара, из-за которой прекратились морские перевозки до окончания конфликта? Может быть. Мы, люди, имеем привычку списывать свои несчастья на счет грандиозных катастроф – это возвышает нас как личностей. Несмотря на это, правда почти всегда пишется с маленькой буквы. Я был ничтожной песчинкой бескрайнего пляжа, кото­рый зовется Европой. Разведчиком в стане врагов, одиноким десантником, подданным без короля. Скорее всего, ошибка какого-нибудь бездарного бюрократа, путаница в архиве или другое незначительное событие отправили учетную карточку моего метеорологического пункта не в тот ящик, где ей надлежало быть. Цепочка связи прервалась, и все. Метеоролог, затерянный в водах Антарк­тики… О злая судьба! Какой ужасный удар для навигаци­онной корпорации международного масштаба! Я мог быть уверен, что совет директоров не включит вопрос обо мне в повестку дня ни одного из своих заседаний.

Я нервно переворачивал страницы, пытаясь получить результат, отличный от первого, но арифметические дей­ствия лишь подтвердили катастрофический вывод. Мне вспоминается мой грязный ноготь указательного паль­ца, движущийся вверх и вниз по страницам, словно я был самым мрачным из всех счетоводов. Ошибка была исключена. Отчаяние заполнило все мое существо, слов­но песочный замок разрушился в моей голове и сыпался в желудок. Приняв форму судебного решения, календарь провозглашал мне приговор к пожизненному заключению. Я хотел умереть. Тем не менее страшная новость всегда заставляет нас выкинуть из головы прежние дур­ные мысли. Нет лучшего средства, чтобы забыть старые беды. Разве могло быть что-нибудь хуже? Да.

Я не мог поверить, что слышал окрик «zum Leuchtturm!», который предупреждал меня с балкона. Потом раздались выстрелы, пробившие холодный воз­дух, и в моей душе надломилось что-то очень хрупкое. Сначала я этого даже не осознал. Я уронил на землю ка­рандаш и бумагу и бросился бежать.

Они даже не стали дожидаться ночи и появились с приходом первых вечерних теней. Чудовища осажда­ли маяк, обожженный и изрешеченный картечью.

– Камерад, берегитесь, Камерад, – предупреждал ме­ня Батис, стреляя во всех направлениях.

Гранитные ступеньки были разрушены взрывами, и мне пришлось карабкаться вверх на четвереньках. Кафф прикрывал меня. Он выбирал в качестве мишеней чудовищ, которые пытались приблизиться ко мне. Они исчезали с каждым выстрелом. Однако, когда до укрытия оставалось каких-нибудь два метра, страх уступил место ярости. Зачем они вернулись? Мы убили сотни их собратьев. Вместо того чтобы спрятаться, я стал кидать камни в чудовище, которое оказалось ближе всего ко мне. Я хватал обломки гранита и швырял их ему в лицо: один, другой, третий. Мне помнится, я кричал ему что-то. Чудовище закрыло голову руками и отступило на­зад. После этого произошло невероятное: оно вдруг ки­нуло камень в меня! Это было жутко и одновременно нелепо. Кафф сразил его одним метким выстрелом.

– Камерад! Скорее внутрь! Чего вы ждете?

Я занял место рядом с ним на балконе и сделал один или два выстрела. Чудищ было не очень много.

Я опустил ствол винтовки. Их присутствие доказыва­ло, что любое усилие было тщетным. Что бы мы ни предприняли, они все равно вернутся. Пули и взрывы были для них как дождь для муравьев – природными катастрофами, которые принимались как должное и влия­ли лишь на их численность, но не на их упорство. Я сда­вался, выбрасывал белый флаг.