Альберт Санчес Пиньоль - В пьянящей тишине

Альберт Санчес Пиньоль

В пьянящей тишине

Международный бестселлер! Переведен на 28 языков. Больше 100 недель в топ– десятке самых читаемых книг Европы.

Бередящие душу размышления о нашем страхе перед неведомым.

Сумасшедшая книга… Пришелец из мира, лежащего далеко за пределами того, что принято называть литературой.

Те, кому «Алхимик» Коэльо показался слишком «плоским», найдут в романе Пиньоля притчу, смысл которой никто не будет преподносить читателю на блюдечке.

Искусно выстроенная история двух островитян, которые были вынуждены избавиться от балласта европейской цивилизации… Пиньоль выбирает такой ритм повествования, что читатель просто не успевает перевести дух!

Об авторе

Альберт Санчес Пиньоль. Родился в Барселоне в 1965 г. Ученый – антрополог. «В пьянящей тишине» – его литературный дебют.

1

Нам никогда не удастся уйти бесконечно далеко от тех, кого мы ненавидим. Можно также предпо­ложить, что нам не дано оказаться бесконечно близко к тем, кого мы любим. Когда я поднялся на борт корабля, эта жестокая закономерность уже была мне из­вестна. Однако есть истины, на которых стоит задер­жать наше внимание, а есть и такие, соприкосновения с которыми следует избегать.

Мы впервые увидели остров на рассвете. Прошло тридцать три дня с тех пор, как дельфины перестали следовать за нашей кормой, и вот уже девятнадцать дней у матросов изо рта вырывались облачка пара. Мо­ряки – шотландцы спасались от холода, натягивая длин­ные рукавицы по самые локти. Глядя на их задубелую кожу, невольно вспоминались тела моржей. Для моря­ков из Сенегала это было настоящей пыткой, и капитан разрешал им смазывать щеки и лоб жиром, чтобы защи­титься от стужи. Жир таял на их лицах. Глаза слезились, но никто не жаловался.

– Вон он, ваш остров. Взгляните, у кромки горизон­та, – сказал мне капитан.

Я ничего не мог разглядеть. Только всегдашнее холод­ное море в обрамлении серых облаков вдали. Хотя мы давно плыли в южных широтах, наш путь не был ожив­лен видами причудливых и грозных форм антарктичес­ких айсбергов. Ни одной ледяной горы, ни следа плавучих великанов, этих величественных порождений при­роды. Мы испытывали все неудобства плавания в ан­тарктических водах, но были лишены удовольствия со­зерцать величие этих краев. Итак, мой приют будет там, у самого края ледяной границы, за которую никогда не будет дано заступить. Капитан протянул мне подзорную трубу. А теперь, видите ваш остров? Вы его видите? Да, я его наконец разглядел. Кусок земли в ожерелье белой пены, расплющенный серыми махинами океана и неба. И больше ничего. Мне пришлось ждать еще час. По ме­ре того как мы приближались к острову, его очертания становились все яснее.

Так вот каким было мое будущее пристанище: кусок земли в форме латинской буквы «L», расстояние от од­ного до другого конца которого едва ли превышало пол­тора километра. На северной окраине виднелись гранит­ные скалы, на которых высился маяк. Его силуэт, напоминавший колокольню, главенствовал над остро­вом. В нем не было никакого особого величия, но незна­чительные размеры острова придавали ему значимость поистине мегалитического сооружения. На юге, на сгибе буквы «L», было еще одно возвышение, на котором вид­нелся дом метеоролога. А следовательно, мой. Эти со­оружения располагались на двух концах узкой долины, заросшей влаголюбивыми растениями. Деревья тесно прижимались друг к другу, словно стадные животные, пытающиеся укрыться за телами своих сородичей. Стволы прятались среди мха, который поднимался здесь до колен, – явление необычное. Мох. Его поросль казалась плотнее, чем зеленые изгороди в саду. Пятна мха расползались по коре деревьев, точно язвы прока­женного, – синие, лиловые и черные.

Остров был окружен множеством мелких скал. Бро­сить якорь на расстоянии менее трехсот метров от един­ственной песчаной бухты перед домом было задачей со­вершенно невыполнимой. Поэтому меня самого и мои пожитки погрузили в шлюпку – иного выхода не остава­лось. Решение капитана проводить меня до берега сле­довало считать чистой любезностью. В его обязанности это не входило. Однако во время долгого путешествия между нами зародилась некая взаимная привязанность, какая порой возникает между мужчинами разных поко­лений. Его жизнь началась где-то в портовых районах Гамбурга, но потом он сумел получить датское поддан­ство. Самыми примечательными в его внешности были глаза. Когда он смотрел на человека, весь остальной мир для него переставал существовать. Он классифицировал людей, словно энтомолог – насекомых, и оценивал ситу­ации с точностью эксперта. Из-за этого некоторые счи­тали его жестоким. Мне же кажется, что внешняя суро­вость была его способом проводить в жизнь те идеалы терпимости, которые он тщательно скрывал в тайниках своей души. Этот человек никогда бы не признался от­крыто в своей любви к ближнему, но именно ею были продиктованы все его действия. Со мной он всегда обра­щался с любезностью палача, исполняющего чужой приказ. Он был готов сделать для меня все, что было в его силах. Но кто я для него, в конце концов? Человек, которому до зрелости оставался путь длиннее того, что отделял его от юности, получивший направление на крошечный остров, открытый жестоким полярным вет­рам. Мне предстояло провести там двенадцать месяцев в одиночестве, вдали от цивилизации, выполняя одно­образную и столь же незначительную работу: отмечать силу ветра и фиксировать, с какой частотой он дует в том или ином направлении. Эта служба была регла­ментирована международными договорами в области мореплавания. Естественно, за такую работу хорошо платили. Однако никто не согласился бы жить в такой дали ради денег.

Капитан, я и восемь моряков на четырех шлюпках подплыли к берегу. Морякам пришлось довольно долго потрудиться, выгружая провизию на целый год, а кроме того, сундуки и тюки с моими вещами. Множество книг. Я предполагал, что у меня будет достаточно свободного времени, и теперь хотел заняться чтением, на которое в последние годы у меня совершенно не оставалось времени. Капитан понял, что разгрузка затягивается, и ска­зал: «Ну, пошли». Итак, мы двинулись вперед по песча­ному берегу. Тропинка, – поднимавшаяся вверх, вела к дому. Предыдущий его жилец потрудился сделать вдоль тропинки перила. Куски дерева, которые море отполировало и, наигравшись, выбросило на берег, были в беспорядке воткнуты в землю. Может, кому-то пока­жется невероятным, но именно эти перила заставили ме­ня впервые задуматься о человеке, которого предстояло сменить. Это был некий конкретный человек, след воз­действия которого на природу сейчас возник перед мои­ми глазами, каким бы незначительным он ни был. Я так подумал о нем, а вслух сказал: