Лана Синявская - Ночной крик

Варить картошку было лень. Вика остановилась на чае с бутербродами и малиной. У нее еще оставалась почти полная банка клубничного джема фирмы "CHAMBORD", и Вика принялась машинально намазывать его толстым слоем на булку с маслом, пока вода в чайнике закипала.

Какая-то мыслишка настойчиво пыталась пробиться в ее сознание, и Вика, чтобы не мешать ее усилиям, застыла, забыв поднести бутерброд с вареньем ко рту.

Из оцепенения ее вызвали странные звуки у входа. Она сказала бы, что это шаги, но шаги были какие-то странные. Чтобы внести ясность, Вике пришлось обернуться. Она снова застыла, но теперь уже от того, что не могла поверить своим глазам.

Прямо напротив нее стояла огромная черная свинья и угрожающе похрюкивала. На спине заплывшей жиром животины розовело пятно, похожее на след от ожога. Почему-то это пятно показалось Вике особенно отвратительным.

– Ты чего сюда пришла? Ну-ка, кыш отсюда! – пискнула Вика, отмахнувшись от наваждения рукой с бутербродом. Свинья проследила за его траекторией и громко хрюкнула.

– Фиг тебе, вымогатель! – немедленно отреагировала Вика. – Ишь, чего захотел. Иди лучше, ешь свои отруби, или чем там вас кормят.

Ее совет свинье не понравился. Она явно нацелилась на бутерброд и собиралась заполучить его во что бы то ни стало. О своих намерениях животина заявила еще более значительным продвижением вперед. Вика со своим бутербродом оказалась прижатой к столу и теперь уже по-настоящему испугалась. Кажется, свинья – довольно миролюбивое животное и глупыми девицами не питается, но кто знает, что у нее на уме. Вон как глазами зыркает и зубы – будь здоров, щас как покусает.

Не желая быть покусанной, Вика вынуждена была возмущенно смотреть, как свинья, добравшись до стоящей на столе тарелки с бутербродами, уничтожает ее несостоявшийся завтрак. Но и этого узурпатору показалось мало. Покончив с тем, до чего она смогла дотянуться, зверюга уставилась на последний, который продолжала сжимать в руке Вика.

– Да подавись ты, скотина проклятая! – разозлилась Вика и швырнула бутерброд к двери.

С завидной ловкостью свинья проследовала за подачкой и слизнула вкуснятину одним движением.

После этого, однако, начались странности. Свинья вдруг громко завизжала и закрутилась на месте, как волчок. Поначалу Вика решила, что это она так радуется, но радость проявлялась как-то уж слишком бурно: продолжая верещать, свинка выскочила на крыльцо, а потом и вовсе обрушилась с него вниз, своротив шаткие перила.

Ничего не понимая, Вика прислушалась. Со двора не долетало ни звука. Желая разобраться в том, что происходит, девушка последовала за свиньей и нашла ее лежащей на боку с высунутым языком и неподвижно застывшими боками. Свин издох, Вика поняла это сразу.

Увидев неподвижную свиную тушу посередь своего двора, девушка не придумала ничего лучшего, как завопить во весь голос:

– Караул!

Да так и застыла с открытым ртом: от калитки на нее с изумлением взирал участковый Федор Карпович.

– Оперативно, – выдохнула Вика, пытаясь заслонить собой труп.

– Да вот, соседки доложили, что вчера ночью у вас в доме кричали…

– Что ж вчера не пришли?

– А надо было? – почесал он затылок.

– Да что уж теперь, проехали. Зато сегодня у меня… вот…

Собравшись с духом, она отступила в сторону, демонстрируя неподвижную тушу.

– Кажись, Борька? Точно, Васильевых боров. А чего он тут делает?

Вика вздохнула.

– Может, отдохнуть прилег, – пожала она плечами. – Только мне так кажется, что сдох он, Федор Карпович.

– Зачем?

– Это вы у меня спрашиваете?

– А кого мне еще спрашивать? – неожиданно обиделся участковый. – Он же у тебя во дворе лежит.

– Ну, так я понятия не имею. Думаю, помер он от несварения желудка.

– Чего-чего?

– Того. Сожрал мой бутерброд с вареньем – и помер. Я всегда догадывалась, что иностранцы в свой джем какую-то гадость пихают, прости их, господи.

– Один бутерброд? – зачем-то уточнил Федор Карпович.

– Нет. Четыре.

– Чушь какая-то. Чтобы боров сдох от бутербродов с вареньем?

– Но он ведь и правда сдох!

– Чего-й то тут у вас? – сильно не ко времени высунулась из-за калитки любопытная физиономия Венькиной бабки. – Батюшки, никак Борька? И чего это он тут разлегся, боров проклятый?

Вика демонстративно отвернулась, давая понять, что отказывается во второй раз поведать общественности историю с бутербродом.

– Ты вот что, Петровна, кликни-ка мальчонку своего. Пусть за доктором сгоняет. За Матвеем Игнатьевичем.

– Так он же людской доктор, а не свинский, – вступилась за честь врача Вика.

– Ничего, он и по этой части тоже… кумекает. Ветеринара сейчас не доищешься, он в соседний совхоз укатил, только к вечеру вернется. И вообще, что-то мне не нравится вся эта история… с бутербродами.

– А с боровом-то чего? – встряла Петровна.

– Отвяжись, мать, – прикрикнул на нее участковый. – Иди давай, зови мальца. Ему еще доктора искать.

– Чего его искать? У Эммы он. Ее ж псина ейная укусила. Перевязку пошел делать. Я сама видала.

– Ну, так чего стоишь тогда, тетеря? Пусть к Эмме сбегает. Одна нога здесь другая… Короче, побыстрее!

– Кстати, к вам, Вика, сегодня женщина какая-то заходила. Когда вы на почте были. Стучала, потом во двор вошла, – доложила бабка.

– Петровна! – рявкнул побагровевший Карпыч. – Ты еще здесь?!

– Иду я уже, иду, – старушка выскользнула со двора.

– Погодите! – крикнула Вика ей вдогонку. – Какая еще женщина?

– Не знаю, в клетчатом плаще с капюшоном, – донеслось из-за забора.

Глава 17

На тушу околевшего борова, почившего в бозе, прибывший вскорости доктор едва взглянул и попросил топтавшихся тут же мужичков унести его куда-нибудь подальше.

– А есть-то его можно? – попытался внести ясность один из них, даже в этой ситуации не растерявший практической сметки.

– Можно, но я бы не советовал. По крайней мере, до тех пор, пока я не выясню причину смерти.

"Интересно, как он станет ее выяснять, если ограничился лишь беглым осмотром?" – подумала Вика скептически.

Ей вообще казалось, что Матвея Игнатьевича куда больше интересует ее скромная персона, что, конечно, было лестно, но не очень понятно.

Заставив девушку раза три повторить дикую историю с бутербродами и скоропостижной кончиной племенного хряка – причем он требовал припомнить мельчайшие подробности, – доктор просеменил в сени и вплотную занялся банкой с остатками клубничного джема. Внимательнейшим образом изучив тару со всех сторон и даже лизнув содержимое, Матвей Игнатьевич удовлетворенно крякнул и, глянув на Вику поверх очков, глубокомысленно изрек: