Эвелин Беркман - Случайный спутник

Если в Шарлоттиной гробнице был Яков, то кто же кто? — был публично повешен?

Глава 21

Яркое солнце слепило глаза, когда Марта брела по Вайсштрассе, еле передвигая ноги. Все, на что падал взгляд, плыло и расползалось из фокуса. Иногда она теряла ощущение мостовой под ногами, и ее слегка заносило. К тому же ей не хотелось идти туда, куда так неуверенно несли ее ноги. Еще раз очутится в чреве убогой лавчонки, предстать перед исчезающим на глазах привидением, снова, причем без особой нужды, потребовать от него усилий памяти и ума, — это было жестоко. Но кап ни измучена была Марта, она не могла повернуть назад, подчиняясь толкавшей ее вперед профессиональной привычке докапываться до сути. Она должна увязать в единый узел и этот оставшийся конец, иначе упущенное будет терзать ее до конца дней.

Дверь была открыта, и, как прежде, рядом стояла стойка с периодикой. Марта заглянула внутрь: он был там, в сумрачной полутьме. Она осторожно вошла и остановилась в растерянности. Старик еще сильней ссохся за эти несколько дней, еще больше стал похож на что-то недораздавленное и кое-как склеенное. Он выцветал из этого мира, и Марта порадовалась за него. Потом она вспомнила, что не знает его имени; он не назвался, а она не осмелилась спросить, уважая его желание оставаться среди теней. Пусть так и будет.

Долгое время, как и в первый раз, он не подавал знака, что замечает ее присутствие. Потом бесплотный голос произнес знакомую фразу:

— Пожалуйста, возьмите, что вам угодно, и положите деньги в коробку на прилавке.

— Простите, — нерешительно сказала она, старательно глядя в никуда. — Я уже обращалась к вам раньше. За информацией о Юденферштеке.

Он помолчал немного и повторил:

— Пожалуйста, возьмите, что вам угодно, и положите деньги в коробку на прилавке.

Марту обдало холодом. Не отошел ли его ум в лучший мир, опередив тело? Но ведь она говорила с ним всего лишь несколько дней назад!

— Я обращалась к вам недавно. Вы были так добры, что рассказали мне о местечке Юденферштек. — Она повысила голос. — Вы помните меня?

— А? — Он вдруг словно проснулся и, проснувшись, смутился. — Что такое? Что вы сказали? Кто здесь?

— Я была у вас на днях, — повторила Марта почти безнадежно. — Мы долго говорили о Юденферштеке. Разве вы не помните меня?

— Ах, да… Да. — Он вернулся оттуда, голос, хотя и более слабый, чем в прошлый раз, все же принадлежал вполне здравому человеку. Но никакого сомнения, что он угасает, день ото все быстрее. — Вы должны извинить меня, пробормотал 5рн. — Да, конечно, я помню вас. Я слишком много сплю и чувствую в то же время, что это не сон. А потом просыпаюсь и не сразу могу сообразить, где я…

— Ну, конечно, — выдохнула она, и снова всплыло желание спрятаться и от души поплакать. Но Марта торопливо продолжила: — Извините меня, что беспокою вас снова, но есть еще родин вопрос, который мне хотелось бы вам задать.

— Прошу вас, — ответил он и довольно хихикнул, чем несказанно испугал Марту. — Прошу вас. — Еще смешок. — Я всегда к услугам моих студентов. Чем могу помочь, молодой человек?

Холодное дыхание смерти снова коснулось Марты, Его разум сдавал, не сразу, что было бы более милосердным, а как-то судорожно, непредсказуемо, рывками. И тем не менее…

— В прошлый раз мы говорили о принце Викторе, принцессе Шарлотте и Якове, помните? — торопилась она, пока его внимание вновь не рассеялось. Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о де Маньи?

— Де Маньи? — повторил он, и Марта затаила дыхание. — Нет, к сожалению, я никогда не знал человека с таким именем. — Он замолчал, потер лоб и, кажется, снова очнулся. — Де Маньи? — переспросил он уже нормальным голосом. — Его тело отослали во Францию для захоронения среди предков. Но я расскажу вам чрезвычайно любопытную вещь о де Маньи, чрезвычайно. — Он произнес это почти с живостью, и Марта замерла в предчувствии. Только хватит ли у него сил продержаться до конца рассказа?

— В 1940 году мой сын бежал из Германии и присоединился к движению «Свободная Франция». Его убили в сорок четвертом. — Голос был полностью лишен эмоций. — Однако позже, через Красный Крест, я получил несколько его писем, и одно из них касалось прелюбопытнейшего обстоятельства. Выполняя некое задание, он остановился в местечке под названием Маньи. Имя это было знакомо ему, разумеется, из нашей истории, он заинтересовался и стал наводить справки. Выяснилось, что неподалеку есть селение Шамп-ле-Воллетт, которое много лет назад было семейным гнездом де Маньи. При первой же возможности он поехал туда и обнаружил лишь руины маленького загородного дворца, шато — де Маньи были хорошей фамилией, но не обладали ни влиянием, ни состоянием. Поблизости стояла церковь, датируемая 1300 годом, к несчастью, сильно пострадавшая от бомбардировок.

Он смолк и молчал так долго, что Марта было отчаялась. Как бы ей позвать его из той дали, в которую он углубляется с каждым мгновением?

— Так, значит, церковь разбомбили? — вымолвила она, когда молчание сделалось безнадежным.

— Церковь? — недоуменно переспросил он, но потом очнулся. — Ах, да. Интерьер церкви был полностью уничтожен, мой сын нашел священника, жившего поблизости, и, к счастью, тот оказался человеком, неравнодушным к истории, и рассказал сыну, что в церкви действительно находилась гробница Максимиллиана де Маньи, довольно изысканное сооружение. Над ней крепился белый мраморный медальон с изображением молодого человека, обладавшего, судя по всему, весьма привлекательной внешностью.

На редкость привлекательной, молчаливо согласилась Марта.

— Но гробница была разрушена бомбой, причем таким образом, что гроб оказался наверху и раскрылся. И… и знаете что? Он был пуст! Там не было ничего, кроме большого свинцового листа, в который тогда заворачивали мертвых, если их требовалось перевозить на большие расстояния. Но тела не было и не было даже следов, указывающих, что оно когда-нибудь там находилось, — ни одного признака присутствия в гробу покойника.

Значит, публично повешен был именно де Маньи. Другого ответа и быть не могло — но как приятно исследователю получить последнее подтверждение правильности своих предположений! Великолепный юный конюший не был отправлен в родную Францию, туда повезли лишь гроб, заполненный для веса свинцом. Мужчина в темном платье, когда его вздергивают на виселицу, похож на любого другого мужчину в темном платье, а виселицы в те времена делали очень высокими, футов сорока, может быть, больше, — и через час, будь то кто угодно, висельник делался неузнаваем. Ах, что за конец был у прекрасного лица с миниатюры! Глазницы опустошены вороньем, щеки разорваны в клочья…