Мария Введенская - Пределы неоднозначности

А меж тем жизнь текла своим чередом. Как казалось, тень смерти иранца перестала довлеть над жителями отеля, хотя Миси стала более молчаливой, прекратила говорить наивные и глупые вещи. Однако жизнь продолжалась, и вскоре они уже играли в покер по четвергам, посещали кинотеатр по субботам, скучали на танцевальных вечерах в отеле по пятницам и воскресеньям. Только по понедельникам они больше не смотрели Улицы Сан Франциско, а просто бродили по улицам. По вторникам они всё также ходили в кафе, а по четвергам – в лес, правда, Чарли больше не боялась встретить Кая. Она хотела этого, чтобы разбавить это нависшее темное облако хоть какими-нибудь другими красками.

А добавила их, как ни странно, Сибилл, которая захотела домой в Детройт. И как ее не убеждали, что она не выберется из леса, она упрямо, словно ничего не слышала, словно она – одна большая дыра, в которой словам не за что зацепиться, собрала свою ужасную дырявую сумку и ушла в лес, пока никто ее не видел. Искали всем отелем, массово фантазируя, как за ней носятся лоси или кабаны. Ее нашла группа третьего этажа – без Дороти, конечно, потому что та не пошла на поиски, заперевшись в своем номере, что стало новой неприятной традицией. Но, тем не менее, курс они избрали правильный, потому что под ноги то и дело попадались разные вещи, вывалившиеся из дыры в сумке Сибилл. Чарли всё время ждала, что кто-нибудь начнет кряхтеть или ныть, ведь не дело это в таком возрасте искать какую-то дуру, но все молчали, потому что на самом деле получали неимоверное удовольствие, представляя Сибилл залезшей на какое-нибудь дерево, в попытке избежать столкновения с диким свирепым зверем.

И зачем он ее взял? – думала Чарли. – Что она вообще может сделать? Только мельтешит перед глазами. Нет, правда, что за вред такая как Сибилл способна причинить серийному убийце? Если только достать его своим видом до смерти…. Чарли поделилась своей идеей с остальными, и все от души похохотали, чего не делали с самой смерти иранца. Но, по правде сказать, отнюдь не это довлело над Чарли, а бойкот, что Дороти объявила им всем. Мученический бойкот, в пределах которого она сама томилась от невысказанной боли, которой было пропитано всё её существо в эти последние две недели.

Через час они нашли Сибилл, сидящую на пеньке в панаме и бессменной одежде, включающей колготки и клетчатые тапки. Она смотрела на них, как на инопланетян, своими круглыми, ничего не выражающими глазами, как будто видела впервые. Ее забрали домой, не проронив больше ни слова на протяжении всего пути. Сибилл и не сопротивлялась. Просто шла вперед, волоча за собой свою дурацкую дырявую сумку, а Чарли монотонно подбирала за ней вещи: расчески, заколки, резинки, зубные принадлежности, какие-то конфеты, шампуни и гели из номера отеля. Почему-то её стало жалко.

А однажды весь третий этаж как-то в одночасье провонял тухлятиной. Все сначала подумали, что прорвало канализацию, но это оказалось не так, да и запах был из разряда пищевых. Вскоре стало очевидно, что вонь расползается из номера Сибилл, Но, рисуясь через узкую щель, та упорно отрицала наличие всякой вони у нее в номере, хотя Чарли видела, как слезы готовы покатиться по щекам, и не столько от расстройства, сколько из-за разъедающего глаза запаха стухших морепродуктов. Она и сама чуть не плакала, прижимая надушенный платок к носу. Уже вечером Чарли, Дейзи и Миси засекли Сибилл, таскающую банки с тухлыми каракатицами по коридору и вон из отеля.

Сибилл не давала им скучать. То она пробралась на кухню ресторана, чтобы приготовить себе еду самолично, и испортила миксер, то искала блох, ползая по третьему этажу в толстенных очках, то затопила соседей снизу. За свою практику Чарли вдоволь насмотрелась на таких как Сибилл, хотя в основном они содержались в специальных заведениях. Так всё начиналось у её крестной – сначала мелкие заскоки, уходы из дома и потеря в пространстве, а потом полная метаморфоза личности, её безвозвратное ускользание. Но по каким-то веским причинам Сибилл оставалась в отеле, совершая свою работу.

Мир в это время тоже не стоял на месте. За эти недели было совершенно два вооруженных нападения в общественных местах. Один ворвался в фитнес центр и застрелил пятнадцать человек, а потом и себя. Другой открыл пальбу в поезде, убив восьмерых и ранив вдвое больше, в следствии тоже застрелился.

Вот так вот… – печально думала Чарли, смотря новости. – Мы – по одному, а они по десять махом. Так оно и есть…. Вот их сторона, а вот другая. Всё так, как всегда.

А вчера питбуль напал на ребенка восьми лет, изуродовав лицо мальчишки до неузнаваемости. Кто из него теперь вырастет? Зло или добро? Кто знает, Чарли? Кто знает?

А потом однажды седьмого августа в прохладное облачное утро Чарли возвращалась после завтрака в номер, чтобы взять сумочку и пойти прогуляться, и увидела на двери своего номера записку: «Поднимайся на крышу. Дороти». Слова были выведены витиеватым красивым подчерком, о котором Чарли и мечтать не могла.

Дороти сидела на раскладном стуле под мрачным небом. Где-то над лесом формировалась черная туча и наползала на нее своими апокалипсическими лапами. Сегодня гроза не должна их обойти, как в тот раз. Определенно нет.

Дороти застыла без движения, глядя на неотвратимость, и Чарли села рядом, но та какое-то время, будто не замечала ее. Потом, всё так же зачарованно глядя вдаль на разросшуюся тучу, она протянула потрепанный сложенный пополам листок. Чарли взяла его и развернула, быстро прочитав напечатанный текст.

«С прискорбием вынужден сообщить, что Ваш муж Питер Делавэр скончался от сердечного приступа.

23.07.09»

– Господи… – пролепетала Чарли, а потом повернулась к Дороти, заметив, что у той по щекам текут слезы. – Мне так жаль!

Но та лишь качала головой, пытаясь справиться со слезами. Она едва могла говорить.

– Я знаю-знаю… – проникновенно сказала Чарли, кивая. – Ты ведь даже не могла отсюда выбраться. Ты не могла с ним провести последние годы. Если бы ты знала… если бы ты только знала, что так будет. Но, ты ведь не знала, Дороти, и ничего не могла изменить. Так что, если в твоей голове есть хоть какая-то мысль, что ты виновата… не смей так думать, ладно? Ни на секунду.

Дороти закрыла лицо руками, содрогаясь от рыданий. Чарли отвернулась не в силах смотреть на это. Больше она не проронила ни слова.

А мгла неминуемо нарастала, надвигалась на них несметными полчищами. Наползание – именно это определение приходило сейчас в голову. Наползание. Зрелище очаровывало, гипнотизировало. Сверкнула первая молния, но пока далеко. Потом еще одна. Затем огромный горизонтальный росчерк покрыл трещинами полнеба. Чарли охнула от неожиданности и восторга.