Валерий Ковалев - Рукопись из Тибета (СИ)

Известные со времен Колумба и названные испанцами «миндаль», они считались средством молодости и долголетия.

Я по такому случаю прихватил свой европейский костюм с рубашкой и штиблетами, которые бережно хранил, ограничиваясь тем, что носили индейцы. С собой же прихватил пятьсот франков, а также алмаз из своей заначки. Заодно соскоблил щетину на лице, воспользовавшись бритвой вождя, оставшейся в числе других его вещей из прошлой жизни.

Ранним утром, погрузившись в лодку, мы выгребли на еще туманную Ориноко и направились по ней вниз. В сторону разветвленной дельты.

С каждым километром река становилась все шире, туман исчез, и по берегам открылись многочисленные протоки, а на вторые сутки стала чувствоваться близость океана. Вода стала мутной, потеряв прозрачность и солоноватой.

— Так вот она какая, дельта, — восхищенно оглядывал я бескрайнюю гладь с синеющими вдали лесами.

Затем неутомимо работавшие веслами индейцы приблизились к правому берегу, от которого вверх поднималось скальное плато. Наш челн прошел рядом с низвергавшимся оттуда величественным водопадом, пираха, к которым присоединился Кайман, удвоили усилия, и он вошел в довольно обширную лагуну с пологими берегами.

На одном из них раскинулся живописный поселок с многочисленными, крытыми красной черепицей и гофрированным железом домами, несколькими причалами у которых стояли катера с лодками и католической церковью на пригорке. На другом виднелись несколько ферм с загонами, в которых бродили парнокопытные.

— Да тут целый город, — поцокал я языком, взглянув на Каймана.

— Местные племена называют его факторией, — ответил тот. — По старой привычке. И весьма любят навещать. Для обмена и торговли.

После этого мы пришвартовались у самого дальнего безлюдного причала, где я переоделся, оставили индейцев охранять лодку и вместе с Кайманом, прихватив корзину, отправились на берег.

На нем, по случаю визита, были армейского образца панама, шорты с такой же рубахой и легкие сандалии.

В городке было немноголюдно, все занимались своими делами, по улицам лениво трусили сонные от жары собаки.

Для начала, по предложению вождя, мы зашли в небольшой прохладный бар, где у потолка месил воздух допотопный вентилятор, а у стойки скучал черный хозяин с зажатой в зубах сигарой.

— О-о! Кайман! — выпучил он белки глаз. — Давненько тебя не было! — сказал на испанском. Этот язык я уже знал (научил вождь), что после китайского было совсем не сложно.

— Привет, Боб, — ответил Кайман, и мы опустили корзину на пол. — Вот, заехал с приятелем кое-что прикупить. Как у вас тут сейчас с товарами?

— Все о'кей, — зачмокал тот сигарой. — В лавках и магазинах всего полно. Чего желаете выпить?

— Пиво у тебя холодное?

— Как всегда.

— Налей две кружки.

Пока мы тянули ледяное пиво, хозяин пожелал купить орехи.

— Мои клиенты их очень уважают, — подмигнул мне. — Хорошее средство для любви и поднятия настроения.

Далее состоялся торг — пачка ярких боливаров[134] перекочевала в руку вождя, а вызванный из подсобки курчавый мальчишка утащил туда корзину.

— Так, — вернул Кайман одну купюру африканцу. — Пусть твой бой[135] доставит кока-колы с мороженым моим ребятам. Они в лодке у последнего причала.

— Будет сделано, — расплылся в улыбке тот. — Можешь не беспокоиться.

Потом мы распрощались с Бобом и двинулись дальше по тенистой части мощеной булыжником улице.

Изредка по ней медленно проезжал автомобиль или громыхала тележка, везомая ослом местного аборигена.

Вскоре Кайман остановился у приземистого здания, на котором красовалась исполненная на английском вывеска «Колониальные изделия», и мы вошли внутрь помещения.

Оно представляло собой что-то вроде склада с самыми различными товарами: промышленного, сельскохозяйственного, бытового и прочего назначения.

Для начала направились к целой выставке охотничьего оружия.

За прилавком тут же возник служитель, предложив свои услуги.

— Мне нужны патроны, для дробовика «Симсон» двенадцатого калибра, приятель, — сказал Кайман. — Полторы сотни штук.

— Один момент, сеньор, — ответил тот, сняв с витрины три картонные коробки.

Кайман расплатился, а я поинтересовался у торгаша, принимают ли они иностранную валюту.

— Безусловно, — ответил тот. — По наличному курсу.

— В таком случае обменяйте мне пятьсот франков, — вынув из кармана, протянул я ему зеленую купюру.

— Пожалуйста, сеньор, — пощелкав калькулятором, отсчитал мне продавец нужную сумму боливаров.

— А теперь покажите вон ту модель, — указал я на карабин знакомого образца. Советский СКС[136] последней модификации.

— О! Это отличное оружие из России, — изрек бизнесмен, подавая мне оружие. — Рекомендую.

Я осмотрел товар, он был в отличном состоянии.

— Сколько стоит?

Цена оказалась невысокой, и я прикупил еще изрядное количество патронов.

— Это подарок племени, — вручил карабин Кайману. — Пригодится на охоте.

Кстати, а как тут с правом ношения оружия? — кивнул я на дверь. — Нас не загребут в участок?

— Насколько знаю, участка здесь нет, — рассмеялся Кайман. Полная демократия.

— Точно, сеньор, — хитро прищурился продавец. — Был один полицейский, да и тот спился.

После склада мы зашли на почту, с запахом бумаги и сургуча, откуда вождь кому-то позвонил насчет шкуры анаконды.

— Хорошо, сеньор Мигель, — сказал, выслушав ответ, в трубку. — Завтра в восемь мы к вам зайдем. Будьте, пожалуйста, на месте.

— Наш постоянный клиент и весьма уважаемый здесь человек, — объяснил мне Кайман. — Сейчас ненадолго отъехал. Так что придется немного задержаться.

Поскольку приближалось время сиесты[137], мы купили в ближайшем ресторанчике горячих лепешек, жареных кур с зеленью, а также круг сыра, после чего отправились на пристань. Подкрепиться и отдохнуть от полуденного зноя.

Кокои с Ораха мирно дремали в тени настила. Рядом, в картонном ящике, поблескивали бутылки. В основном, пустые.

Их обрадовал новый карабин — пираха знали, что такое оружие бледнолицых, а еще больше горячая еда. Парни здорово проголодались.

Когда небесное светило стало клониться к закату, вождь с индейцами отправился в местный кинотеатр (те очень любили искусство). Я же остался на берегу, созерцая лагуну с парящими над ней чайками и уплывающий вдаль парусник. Словно из картины великого Куинджи[138].