Олег Бондарев - Однажды в Хорс-тауне

В общем, ноябрь этот ничем не отличался от других, виденных Новалом.

Еще один никчемный месяц еще одной серой осени.

Этому году недолго осталось. Туда-сюда — и уже Рождество. А там и новый год не за горами.

Скорее всего, он ничем не будет отличаться от других виденных мной. Люди будут также вяло ползать по улицам, уткнувшись взглядом в землю, чтобы — не дай Бог! — не посмотреть в глаза проходящего мимо.

Из дома — скорее на работу. Там — до вечера, и обратно домой. Два микромира, расстояние между которыми каждый стремится преодолеть как можно скорее, чтобы не пересечься с себе подобным. Человек забивает себе голову всякой ерундой, которую зовет «делами», чтобы за суетными мыслями спрятаться от этой бесполезной необходимости встречаться взглядом с другим прохожим. Он боится, что в чужих глазах отыщет что-то свое, и не сможет пройти мимо.

Когда я иду по улице, я тоже не поднимаю глаз. Но не потому, что я боюсь увидеть нечто свое, нет. Я боюсь, что кто-то увидит это нечто во мне, а я не смогу им поделиться, и стану защищаться привычными шутками и подколками.

Это своеобразный микромир, внутрь которого вам лучше не влезать. «Осторожно, высокое напряжение» — такую табличку я бы повесил у входа.

Они сидели наверху, в кабинете Линси. В початой бутылке, стоявшей на журнальном столике, еще было немного виски.

— Неплохая штука, — заметил Новал, сделав очередной глоток.

— Ну еще бы — двадцать баксов бутыль. Хотя, конечно, не «Мидлтон».

— Пил я твой «Мидлтон» пару дней назад. Дрянь, надо сказать, и денег своих не стоит.

— Да ну, заливаешь, — фыркнул Харпер.

— Насчет того, что пил, или насчет того, что дрянь?

— Что дрянь. Прекрасный виски.

— Ни черта. Обычное пойло, только для богатеев. Стоит тридцать баксов, а на вкус хуже этого.

— Ну не знаю… В мае у главного онколога был юбилей — шестьдесят лет, тридцать из них в качестве врача. Сам понимаешь, был фуршет, много еды и выпивки. И вот там я попробовал «Мидлтон». Кстати, знаешь шотландские правила?

— Какие еще правила?

— Их пять: полюбоваться, вдохнуть, посмаковать, проглотить, разбавить. Именно в такой последовательности. Сначала смотришь, какой виски на цвет, потом вдыхаешь его аромат. После следует пригубить, почувствовать вкус и лишь потом проглотить. И уже после этого небольшого ритуала разбавить водой — для полного раскрытия вкуса и аромата. Вот так пьют виски в Шотландии.

— А ирландцы, я слышал, виски не разбавляют.

— У них он более мягкий на вкус.

— Если следовать правилам твоих шотландцев, надо сливать половину бутылки в раковину и наполнять ее водой из-под крана. Потому что виски местного разлива в последнее время совсем дрянной.

— Ничего ты не понимаешь, — отмахнулся Линси. — Просто ты пьешь его каждый день и уже не различаешь вкуса.

— Возможно. Но все равно «Мидлтон» — дерьмо.

Так они болтали допоздна. Вспомнили студенческие годы, обсудили пару прикольных девчонок, пожурили звукорежиссера, который совершенно не умел работать со звуком и все время выкручивал средние на максимум, а низкие и высокие попросту срезал. Когда в два часа ночи приятели, чуть пошатываясь от выпитого, спустились вниз, Нуба уже не было на диване. Из открытого окна веяло прохладой.

— Чертов каскадер! — выругался Линси и, перегнувшись через подоконник, воскликнул. — Тут же добрых восемь футов! Признайся честно, Винс, этот парень раньше был в составе сборной по легкой атлетике?

— Ага, — кивнул детектив. Алкоголь приятно туманил мозги; хотелось говорить — неважно что, лишь бы не молчать.

— Что, вправду был?

— Да говорю тебе! Его оттуда выгнали… За неспортивное поведение.

— За неспортивное… что?

— На одном чемпионате… Он прыгал с шестом… И когда уже опускался на маты, показал в камеру средний палец. Вот так, гляди…

— Че ты мне его тычешь? Думаешь, я не знаю этого жеста?

— Не-а.

— Да вот, смотри!

Если бы кто-то, очень прыгучий и любопытный, решил в тот момент заглянуть в открытое окно, увиденная картина непременно удивила бы его — два пьяных мужика, шатаясь, демонстрировали различные жесты и ржали, словно кони.

Пятиминутка смеха закончилась теплыми дружескими объятьями, после чего Винс покинул дом Харпера и синусоидой побрел по дороге, тихонько напевая песенку «Оффспринг»:

— «Я не буду платить, я не буду платить, отвали… Да, и не пора ли тебе найти работу?..»[8]

Он плохо помнил текст, зато отлично — мотив. Поэтому получалось весело и задорно, хоть и с большим количеством отсебятины.

Где-то в районе городской свалки завыли собаки. Винс поднял голову и, закрыв один глаз, подозрительно посмотрел на полную луну.

— Время чертовщины, — икнув, пробормотал он. — Время вурдалаков, зомби, оборотней… Твое время, старая кляча, седлай уже проклятого Арни, основавшего эту помойку!

Собаки выли не переставая. Краем глаза Винс заметил движение слева от себя. Испуг подействовал отрезвляюще. Нет, разумеется, такое количество виски не улетучивается бесследно за одну секунду, но, по крайне мере, сейчас Винс мог более-менее адекватно воспринимать окружающую реальность.

Из ближайшего переулка вышли трое даркеров, вооруженных досками и трубами. Выражениям их лиц лучше всего подошло бы определение «свирепые».

Шаг за шагом они подходили все ближе и ближе. Сыщик понял, что бродяги хотят устроить ему неслабую взбучку. Но почему?

— Я ведь спас вашего… братца? — спросил он удивленно.

Даркеры хранили молчание. Их разделяли пять шагов, когда Новал выхватил из кармана револьвер и без лишних слов пристрелил идущего впереди процессии бродягу.

Все словно замерло. Только капли дождя падали на лицо и стекали вниз тонкими ручьями. Даркеры стояли, с ужасом глядя на своего предводителя, который без движения лежал лицом вниз.

Винс, не опуская револьвер, хмуро смотрел на бродяг. Если бы кто-то из них сделал малейший шажок в его сторону, он бы без зазрения совести снова нажал на курок.

Немая сцена длилась не меньше пяти минут. Удивительно, но звук выстрела в тишине ночи не заставил людей выбежать из домов или хотя бы открыть окна.

Они стояли под ливнем — три силуэта во тьме холодной ночи. Все вооружены, но по-настоящему опасен только один — тот, у кого пушка. И только ему дозволено диктовать свои условия.

— Значит так, ребятки, — медленно произнес Новал. Язык заплетался, отчего его речь казалась не такой уверенной. Впрочем, пистолет с лихвой покрывал все огрехи. — Значит так… — повторил сыщик. — Сейчас вы станете медленно, без резких движений, отступать назад, пока не скроетесь в той же подворотне, из которой появились. После этого вы растворитесь в воздухе, как умеете, и я вас больше никогда-никогда не увижу.