Людвиг Павельчик - Рыдания усопших (сборник)

Ну, милый доктор, мне пора. И Вы ложитесь, есть еще время отдохнуть, старуха достаточно резво для ее лет поднялась из кресла и, опираясь на батог, подалась в противоположную от ее отделения сторону.

Нет-нет, фрау Петри, окликнул я ее. – Так Вам придется делать большой крюк. Давайте-ка я провожу Вас в Вашу палату!

Но пациентка быстрым жестом пресекла мою попытку прийти ей на помощь.

Не беспокойтесь, доктор. Мне вниз! и стук палки, удаляясь, замер где-то у лестницы. Я пожал плечами. Вниз так вниз. Если старой чудачке угодно пользоваться обходными путями, то я не могу ей этого запретить.

Поднявшись, я пошел к себе и провел остаток ночи спокойно. Никто меня не тревожил. В шесть утра я, по настоянию будильника, проснулся, выпил чашку кофе без сахара и поднялся в отделение. Короткий утренний обход всегда полезен, причем не только пациентам, но и моей совести.

Завидев медсестру, я подозвал ее к себе и велел передать священнику, что фрау Петри желает его видеть. Старая дама-де просила меня об этом пару часов назад. Лицо медсестры приобрело выражение, какое бывает у человека, не понявшего смысла рассказанного ему анекдота недоуменное и чуть виноватое.

Простите, доктор, но Вы что-то путаете. Разве Ваш коллега Брамс не сообщил Вам, что фрау Петри умерла вчера от легочной эмболии? Еще днем, часов в двенадцать, наверное… Должно быть, он очень спешил и позабыл поставить Вас в известность.

Я остолбенело уставился на морочащую мне голову девку.

Что ты несешь? По-твоему, я полночи разговаривал с покойницей? Идем-ка со мной!

Однако в палате, где, по моим представлениям, должна была обретаться искомая больная, находилась лишь ее соседка, все еще спавшая. Кровать же фрау Петри была застелена свежим бельем и приготовлена для нового пациента. Я поймал на себе настороженный взгляд сопровождающей меня медсестры, каким обычно смотрят на внезапно свихнувшихся.

Где же она, по-Вашему? я понимал, что выгляжу глупо, но не мог уже остановиться.

Как где? Где и положено покойникам – в подвале… Но…

Пойдем!

Спустившись по лестнице, мы оказались перед дверью в так называемое «духовное помещение», в которое помещались умершие больные до приезда катафалка. Порой они оставались здесь сутки или двое, в зависимости от расторопности родственников.

Открыв дверь отдельным ключом, я вошел внутрь. В дальнем правом углу комнаты, за ширмой, располагалась кушетка, на которой умершие дожидались дальнейших событий.

Отдернув занавес, а затем и покрывающую лежащее сейчас здесь тело белую простыню, я, понимая, что теряю рассудок, посмотрел в посеревшее безжизненное лицо Фрау Петри.

Сколько, ты говоришь, она здесь лежит?

С обеда вчерашнего дня… Доктор Брамс сам помогал сносить ее сюда. И родственников поставил в известность.

Я достал из кармана томик нового завета и сунул его под нос начинавшей бояться меня медсестре. – Что это такое, как ты думаешь?

Понятия не имею, доктор.

Это дала мне фрау Петри сегодня ночью.

Медсестра затравленно оглянулась в поисках путей отхода. Я же, отдернув простыню еще дальше, пошарил у покойницы за пазухой и через несколько секунд поисков достал оттуда испанский брелок в виде креста, который сам подарил мертвой – именно мертвой! – женщине несколько часов назад. В тот же миг я понял, что именно мне показалось ночью странным в пациентке: отсутствие ее всегда громкого сиплого дыхания. Мертвецы не дышат.

А священника все же позовите, бросил я почти теряющей сознание от страха медсестре и покинул «духовное помещение» и лежащую в нем старуху Петри.

15.05.2010

Гробокопатель

Освободившись от любви к жизни,Освободившись от надежды и страха,Мы воздаем краткое благодарениеБогам – какими бы они ни были —За то, что ничья жизнь не длится вечно,За то, что мертвые никогда не выходят из могил,За то, что даже самая усталая рекаВ конце концов достигает моря.

А теперь я расскажу вам историю гробокопателя. Историю того, кто жил, верил и мучился, изнывая под тяжестью своего изнурительного пристрастия, отравившего ему всю жизнь и приведшего его в итоге к такому финалу, от одной мысли о котором содрогнулся бы любой смертный. Мою историю.

Смею вас заверить, что полки книжных магазинов и пыльные стеллажи малопопулярных в наше время библиотек не содержат в своих недрах и малой толики тех ужасных фантазий и будоражащих душу переживаний, что с ранних лет роились в моей голове, занимая в ней, без сомнения, наиважнейшее место.

Мои внутренние миры кишели различного рода нечистью и мрачными чудесами, большей частью загробного происхождения, а вместо волшебных ромашек и перекликающихся звенящими голосами эльфов-колокольчиков, что было бы более характерно для детского мышления, на бескрайних полянах моих дум произрастали лишь уродливые кладбищенские колючки да тернии, путь через которые лежал, впрочем, отнюдь не к звездам, но в могилу.

Тайны загробной жизни, ее, если хотите, быт и точки соприкосновения с нею стояли во главе угла моего разума, я был озадачен глубокомысленными философскими вопросами, излюбленным местом моих одиноких прогулок являлось лежащее неподалеку от дома моих родителей кладбище, а любимым чтивом – столбцы некрологов в местных газетах. Я находил особую прелесть в этих небольших заметках, расположенных на полосе с черным крестом, а каждое знакомое имя, которое я там встречал, наполняло мои мозг и тело каким-то щекочущим возбуждением, словно я угодил в огромный лесной термитник. Полагаю, с точки зрения большинства это было ненормально, что ж, возможно, я и был болен какой-то редкой детской болезнью, побуждающей отречься от обычных для этого периода жизни шалостей, проказ и мечтаний, но заставляющей искать удовлетворения этой болезненной страсти в странных поступках и неподдающихся логике мудрствованиях. Несомненно, напыщенные ученые мужи могли бы «подогнать» мою жизнь под критерии какого-нибудь психического расстройства, но, хвала Создателю, мне удалось избежать их лап.

Учителей у меня не было, и мне приходилось ощупью искать тропинку в дебрях избранной для меня судьбой чащи жутких неясностей. Книги по оккультным наукам, которые я мог найти, своей нелепостью вызывали усмешку, а закоснелость и беспросветность окружающих меня людей просто раздражала.

Разумеется, я был наслышан о хранящихся где-то достойных трудах великих магов и чернокнижников прошлого, пошедших в своих изысканиях много дальше меня и добившихся поистине дивных результатов, но, не имея доступа к сим фолиантам, не особо-то на них рассчитывал. Если бы даже чудо и свершилось, то я, боюсь, не смог бы разобрать ни слова в древних магических письменах, ибо, к стыду своему, не утруждался изучением каких-либо наук и иностранных языков в том числе, чем невероятно расстраивал своих родителей, мечтавших увидеть меня когда-то солидным и уважаемым.