Стивен Кинг - Доктор Сон

— Приятного вам вечера, доктор Со-о-о-он! — крикнул ему вслед Карлинг, даже не пытаясь говорить потише.

На сестринском посту Клодетт расписывала график приема лекарств, а Дженис Баркер смотрела маленький телевизор, приглушив звук. Шла бесконечная реклама средства для очищения кишечника, но Джен уставилась на экран, вытаращив глаза и раскрыв рот. Она вздрогнула, когда Дэн побарабанил пальцами по барьеру, и он понял, что она не была зачарована зрелищем, а просто наполовину заснула.

— Вы можете мне сказать что-нибудь существенное о Чарли? Карлинг ни черта не знает.

Клодетт бросила взгляд на коридор, чтобы убедиться, что Фреда Карлинга нет поблизости, но на всякий случай все же понизила голос.

— Толку от него, как от бычьего вымени. Я все надеюсь, что его уволят.

Дэн оставил свое — аналогичное — мнение при себе. Постоянная трезвость, как он убедился, чудесным образом влияла на умение сдерживаться.

— Я заходила к нему пятнадцать минут назад, — сказала Джен. — Мы стараемся заглядывать почаще, когда мистер Кис-Кис наносит им визит.

— Аззи давно уже там?

— Он мяукал под дверью, когда мы в полночь заступили на смену, — ответила Клодетт, — так что я его впустила. Аззи прыгнул прямиком на кровать. Ты знаешь, как он обычно делает. Я хотела тебе позвонить, но Чарли не спал и реагировал на окружающее. Я поздоровалась, он ответил и стал гладить Аззи. Так что я решила подождать. Где-то через час у него пошла носом кровь. Фред его умыл. Пришлось ему сказать, чтобы положил полотенца в «чумной мешок».

«Чумными мешками» персонал называл растворимые пластиковые пакеты, в которых хранились одежда, белье и полотенца, загрязненные физиологическими жидкостями или тканями. Таковы были правила в этом штате, установленные, чтобы предотвратить распространение переносимых с кровью патогенов.

— Когда я заглянула к нему минут сорок-пятьдесят назад, — сказала Джен, — он спал. Я потрясла его за плечо. Он открыл глаза, и они были налиты кровью.

— Тогда я позвонила Эмерсону, — вставила Клодетт. — И когда его секретарша сказала мне «фигушки», я вызвала тебя. Ты спустишься?

— Да.

— Удачи, — сказала Джен. — Звони, если что.

— Ладно. Почему ты смотришь рекламу средства для очищения кишок, Дженни? Или это слишком личный вопрос?

Она зевнула.

— В такое время показывают только ее и еще рекламу бюстгальтера «Ах Бра». Он у меня уже есть.

Дверь номера «Алан Шепард» была полуоткрыта, но Дэн все равно постучался. Не услышав ответа, он открыл ее до конца. Кто-то (наверное, одна из медсестер — Фред Карлинг на такое бы не сподобился) слегка приподнял изголовье кровати. Чарли Хэйес был накрыт простыней до самой груди. Девяностооднолетний старик был таким худым и бледным, что, казалось, его и вовсе нет. Дэну пришлось простоять без движения тридцать секунд, чтобы удостовериться, что пижамная рубашка старика поднимается и опускается. У жалкого костлявого бедра свернулся калачиком Аззи. Когда Дэн вошел в комнату, кот уставился на него своими непроницаемыми глазами.

— Мистер Хэйес? Чарли?

Чарли глаз не открыл. Веки его были синюшными. Под глазами кожа была еще темнее, фиолетово-черного цвета. Когда Дэн подошел к кровати, он увидел еще один цвет: корку запекшейся крови под каждой ноздрей и в уголке обрамленного складками рта.

Дэн прошел в ванную, взял губку, смочил ее водой, выжал. Когда он вернулся к кровати, Аззи поднялся и легонько переступил на другую сторону спящего, давая Дэну присесть. Простыня сохранила тепло кошачьего тела. Дэн осторожно вытер кровь у Чарли под носом. А когда вытирал рот, старик открыл глаза.

— Дэн. Это же ты? А то что-то у меня глаза затуманились.

Не затуманились, а налились кровью.

— Как вы себя чувствуете, Чарли? Вам больно? Если да, то я попрошу Клодетт принести вам обезболивающее.

— Нет, боли нет, — ответил Чарли. Мельком взглянув на Аззи, Чарли снова смотрел на Дэна. — Я знаю, почему он здесь. И я знаю, почему здесь ты.

— Я здесь потому, что меня разбудил ветер. А Аззи просто слонялся в поисках компании. Кошки — ночные животные, сами знаете.

Дэн поднял рукав пижамы Чарли, чтобы измерить пульс, и увидел четыре фиолетовых синяка на стариковской руке-палочке. На поздних стадиях у больных лейкемией оставались следы чуть ли не от взгляда, но тут были отметины от пальцев, и Дэн отлично знал, кто их оставил. За годы трезвости он научился сдерживаться, но его грозный нрав никуда не делся, как не делось периодическое и почти нестерпимое желание выпить.

«Карлинг, сукин ты сын. Что, старик недостаточно быстро шевелился? Или ты обозлился, что вместо чтения журналов и поедания этих блядских крекеров тебе пришлось останавливать кровотечение?»

Он старался не показать своих чувств, но Аззи, казалось, все понял и тревожно мяукнул. При других обстоятельствах Дэн задал бы кое-кому парочку вопросов, но сейчас у него было дело поважнее. Аззи снова не ошибся: Дэну хватило одного прикосновения к старику, чтобы понять это.

— Я боюсь, — еле слышно прошептал Чарли. Тише, чем мерный гул ветра за окном. — Думал, не буду, а все равно боюсь.

— Бояться нечего.

Вместо того чтобы измерить старику пульс, — все равно особого смысла в этом не было, — Дэн взял его руку в свою. Увидел, как четырехлетние сынишки-близнецы Чарли катаются на качелях. Увидел, как жена Чарли задергивает в спальне занавески. На ней нет ничего, кроме кружевной комбинации, которую муж подарил ей на первую годовщину свадьбы. Она поворачивается к нему, ее конский хвост падает на плечо, а лицо светится улыбкой, говорящей «да». Дэн увидел трактор с полосатым зонтиком над сиденьем. Почуял запах бекона и услышал «Лети со мной» Фрэнка Синатры, которая лилась из старенького радио на заваленном инструментами верстаке. Увидел, как в полном дождя колесном колпаке отражается красный сарай. Дэн ел голубику, свежевал оленя и рыбачил на каком-то далеком озере, поверхность которого рябила под осенним дождем. Ему было шестьдесят, и он танцевал с женой в зале «Американского легиона». Ему было тридцать, и он колол дрова. Ему было пять, и он, одетый в шорты малыш, тащил за собой красную тележку. Потом картинки слились воедино, как сливаются тасуемые карты в руках у шулера; ветер с гор пригонял все новый и новый снег, а здесь, в комнате, стояла тишина и светились торжественные и серьезные глаза Аззи. В такие минуты Дэн понимал свое предназначение. В такие минуты он не сожалел ни о боли, ни о горе, ни о гневе и страхе: ведь именно они привели его сюда, в эту комнату с воющим за окнами ветром. Чарли Хэйес подошел к границе.