Стивен Кинг - Томминокеры
2
Андерсон пробыла в ванной слишком долго — гораздо дольше, чем требуется для того, чтобы сходить туалет и переодеться, а Гарденер был уверен, что только это она и собиралась сделать. На ее лице было написано выражение черт-меня-подери. Он прислушался, течет ли вода в душе, но душ не работал, и он начал беспокоиться. Бобби казалась почти сияющей, когда проснулась, но значило ли это, что она действительно так себя чувствовала? Гарденеру представилось, как Бобби выбирается через окошко ванной и, дико хохоча, убегает в лес, в одних голубых джинсах.
Правой рукой он потрогал шрам на левой стороне лба. В голове начало слегка пульсировать. Он подождал еще пару минут, затем встал и направился к ванной, стараясь ступать бесшумно, что ему не вполне удавалось. Видение Бобби, выбирающейся из окошка ванной, чтобы избежать объяснений, сменилось другой картиной — Бобби, спокойно перерезающая горло одним из бритвенных лезвий Гарденера, чтобы навсегда избавиться от каких-либо объяснений.
Он решил просто послушать. Если он услышит обычные звуки, то пойдет в кухню и поставит кофе, может быть, приготовит яичницу Если же он ничего не услышит, то…
Его опасения были напрасны. Закрывая дверь ванной, она не закрыла ее на задвижку. И, помимо прочих прелестей, двери, не закрытые на задвижку, по-видимому, сохранили свойство приоткрываться от малейшего ветерка. Вероятно, для этого ей потребовалось законопатить всю северную часть дома. Может, таков был план на следующую неделю, подумал он.
Дверь приоткрылась достаточно, чтобы увидеть Бобби, стоящую перед зеркалом, где недавно стоял он сам. В одной руке она держала зубную щетку, в другой — тюбик с пастой, еще не открытый. Она всматривалась в зеркальное отражение с почти гипнотической пристальностью. Ее губы были растянуты, обнажая зубы.
Она уловила движение в зеркале и обернулась, не особенно стараясь прикрыть истощенную грудь.
— Гард, как тебе кажется, с моими зубами все в порядке? Гарденер посмотрел на ее зубы. Они казались ему такими, как всегда, хотя он не мог припомнить случая, чтобы ему приходилось так разглядывать их, — и это снова напомнило ему о той жуткой фотографии Карин Карпентер.
— Конечно. — Он старался не смотреть на ее ребра, на болезненно выпирающие тазовые кости над поясом джинсов, которые сваливались с нее, несмотря на ремень, затянутый так туго, что, казался куском бельевой веревки, какой подпоясывались бродяги. — Я так думаю.
Он осторожно улыбнулся.
— Смотри-ка, ни одного дупла.
Андерсон попыталась ответить на улыбку Гарденера с губами, все еще прижатыми к деснам; результат получился полугротесковым. Она нажала указательным пальцем на коренной зуб.
— ачается, ада-а-так-деаю?
— Что?
— Качается, когда я так делаю?
— Нет. По крайней мере, я не вижу. А почему?
— Я просто видела это во сне. Это… — Она оглядела себя. — Выйди, Гард, я не одета.
Не беспокойся, Бобби. Я и не собираюсь кидаться на твои кости. Главным образом потому, что это было бы слишком близко к тому, что я действительно должен был бы делать.
— Извини, — сказал он. — Дверь была открыта. Я подумал, что ты уже выходишь.
Она закрыла дверь на задвижку.
Из-за двери она отчетливо произнесла: «Я знаю, что тебя занимает».
Он ничего не сказал, только остался стоять за дверью. Но он чувствовал, что она знает, знает, что он все еще стоит там. Как будто она видит сквозь дверь.
— Ты думаешь, не сошла ли я с ума. Тогда он сказал:
— Нет. Нет, Бобби. Но…
— Я так же нормальна, как и ты, — сказала Андерсон из-за двери. — Я так одеревенела, что едва двигаюсь, у меня повязка на правом колене, я совершенно не помню почему, я голодна, как волк, и я знаю, что очень сильно потеряла в весе… но я нормальна. Гард. Я думаю, что до конца дня у тебя еще будут поводы задуматься, нормален ли ты. Ответ таков: мы оба нормальны.
— Бобби, что здесь происходит? — спросил Гарденер. У него вышло что-то вроде беспомощного вскрика.
— Я хочу размотать проклятую повязку и посмотреть, что под ней, — сказала Андерсон из-за двери. — Похоже, что я здорово звезданулась коленом обо что-то. Наверное, там, в лесу. Теперь я хочу принять горячий душ и надеть что-нибудь чистое. Пока я все это делаю, ты можешь приготовить нам завтрак. И я все тебе расскажу.
— Правда?
— Да.
— Хорошо, Бобби.
— Я очень рада, что ты здесь, Гард, — сказала она. — Раз или два у меня было плохое предчувствие. Как будто с тобой не все в порядке.
У Гарденера в глазах стало двоиться, троиться, затем уплывать в призмы. Он провел рукой по лицу.
— Ни боли, ни переутомления, — сказал он. — Сейчас приготовлю завтрак.
— Спасибо, Гард.
Он пошел на кухню, но очень медленно, потому что, как ни тер он глаза, его зрение все время пыталось отказать.
3
Войдя в кухню, он остановился и пошел обратно к запертой двери ванной, так как его посетила новая мысль. Сейчас в ванной шумела вода.
— А где Питер?
— Что? — переспросила она через шум душа.
— Я спросил, где Питер, — сказал он, повышая голос.
— Он умер, — откликнулась Бобби под барабанный шум воды. — Я плакала, Гард. Но он был… ты знаешь…
— …старый, — пробормотал Гарденер, потом вспомнил и громко сказал. — Ведь он был старый?
— Да, — откликнулась Андерсон под шум воды. Гарденер постоял немного под дверью, прежде чем отправиться обратно на кухню, размышляя о том, почему же он не верит словам Бобби о Питере и о том, как он умер.
4
Гарденер приготовил яичницу и поджарил бекон в гриле Бобби. Он заметил, что с тех пор, как он был здесь последний раз, на обычной печи была установлена микроволновая, и сейчас полоска света шла через всю рабочую площадь и кухонный стол, за которым Бобби ела чаще всего, обычно с книгой в свободной руке.
Он заварил крепкий черный кофе и уже переносил все на стол, когда вошла Бобби, в брюках и футболке с изображением мухи и подписью «Птица штата Мэн». Ее мокрые волосы были обернуты полотенцем.
Андерсон оглядела стол:
— А тостов нет? — спросила она.
— Приготовь свои, замороженные, — сказал Гарденер дружелюбно. — Я добирался за две сотни миль автостопом не для того, чтобы подавать тебе завтрак.
Андерсон уставилась на него:
— Что ты сказал? Вчера? Под дождем?
— Ну да.
— Господи, что наконец происходит? Мюриэл сказала, что у тебя чтения, и они заканчиваются 30 июня.
— Ты звонила Мюриэл? — он был до смешного тронут. — Когда? Она махнула рукой, как будто это не имело никакого значения — вероятно, так оно и было.
— Что произошло? — спросила она снова.
Гарденер подумал, не сказать ли ей — он хотел сказать ей, но представил себе и испугался. Было ли это тем, для чего предназначена Бобби? Не была ли Бобби Андерсон, к которой он обращался, в действительности не более чем стенкой? Он сомневался, хотел сказать ей и — не сказал. Для этого еще найдется время потом.
Может быть.
— Потом, — сказал он. — Я хочу знать, что произошло здесь.
— Сначала завтрак, — сказала Андерсон. — Это приказ.
5
Гард дал Бобби большую часть яичницы и бекона, и она не теряла времени набросилась на них, как женщина, которая долгое время не ела досыта. Глядя, как она ест, Гарденер вспоминал биографию Томаса Эдисона, которую читал в детстве, в десять-одиннадцать лет. У Эдисона как настоящего трудоголика бывали такие «запои», когда идея следовала за идеей, изобретение за изобретением. Во время этих спуртов он забывал о жене, детях, ванной, даже о еде. Если бы жена не приносила ему еду на подносе, он бы умер от истощения между электрической лампой и фонографом. Там была его фотография — с руками, запущенными в шевелюру, дико взлохмаченную, как будто он действительно пытался извлечь из-под волос и черепа мозг, который не давал ему покоя, — и Гарденеру вспомнилось впечатление, что человек этот выглядел очень нездоровым.
Он подумал, потирая левую сторону лба, что Эдисон страдал мигренью. Мигренью и глубокими депрессиями.
Но у Бобби он не заметил признаков депрессии. Она проглотила яичницу, съела семь или восемь ломтиков бекона с тостами с маргарином и выпила два больших стакана апельсинового сока. Покончив с едой, она издала звучную отрыжку.
— Фи, Бобби.
— В Португалии хорошая отрыжка воспринимается как похвала хозяйке.
— А что же они делают после того, как хорошенько потрахаются? Пердят?
Андерсон запрокинула голову и расхохоталась. Полотенце свалилось у нее с головы, и Гарду неожиданно захотелось потащить ее в постель, мешок с костями она или нет — неважно.
С легкой улыбкой Гарденер сказал:
