Елена Артамонова - Большая книга ужасов – 54 (сборник)

– Барышева, стой, – сказала шедшая следом Танька, – лаз здесь, в этой стене, ты его просмотрела.

– Прямо как в прошлый раз.

Я протискивалась между шершавыми плитами, стараясь не думать о том, что ждало впереди. Сзади кряхтели и посапывали остальные. Сама удивляюсь, как можно было совершить такой путь в одиночестве! Выбравшись в пещеру, я зажгла свет. Склеп встретил нас пустотой – жуткие статуи исчезли, и гранитные плиты делали шаги гулкими и отчетливыми.

– Мы заблудились? – уточнил Сережка.

– Нет, мы точно были здесь, – послышался девичий голос, – смотрите, моя заколка, я ее везде искала.

Светка представила на всеобщее обозрение серебристую бабочку с трепещущими крыльями. Толкачев включил свой фонарик и устремился вперед. Он что – то заметил. Бледное пятно высветило обрывок блестящего алого плаща. Чуть дальше виднелись лохмотья цвета морской волны, забрызганные темными пятнами. «Лучше не смотреть!» – подумала я, но глаза уже засекли новый образ. Мертвый мужчина в оранжевой спецовке сидел, прислонившись к грубым каменным плитам. Пронзительный, вибрирующий визг тысячекратным эхом отразился от сводов пещеры – Акулиничева тоже увидела труп. Может быть, супермен с железными тросами вместо нервов продолжил бы осмотр склепа, но мы, не сговариваясь, бросились к темному лазу. Бегство было сумбурным и незапоминающимся – боль в ободранных локтях и бесконечное количество мелькавших перед глазами ступеней – вот, пожалуй, и все, что осталось в памяти.

Вокруг сверкал серебристый, только что выпавший снег. Осмотревшись, я поняла, что стою посреди городского парка, расположенного в четырех кварталах от проклятого дома. Остальные участники неудавшейся экспедиции находились тут же. Зачерпнув снег, я вытерла им лицо – стало немного легче. Отдышалась. Подумав, произнесла то, что, возможно, было ясно без объяснений:

– Проход между мирами существует, его не удалось закрыть.

Все молчали – грустные, унылые, будто собравшиеся на похоронах. Сияющее синее небо начало лопаться, расползаться, и на мир взглянули глаза Бездны – пока это была только игра воображения…

– Мы с ними справимся. Добро не может не победить…

Я промолчала, вовсе не разделяя оптимизма Сережки Ивойлова. Он смотрел слишком много боевиков, а в них всегда торжествует справедливость. Мертвецы тем временем бродили по городу, принося Хаосу все новые жертвы, все шире становился Проход, а у нас не было ни сил, ни знаний, чтобы бороться с этим злом. Так ничего и не придумав, мы разбрелись по домам.

Мне не с кем было посоветоваться, и весь вечер я вспоминала Незнакомца в Черном, который наверняка бы сумел и утешить, и подсказать верное решение. Но, увы, в соседнее измерение так просто не зайдешь, не позвонишь… И только подумав так, я сообразила, что могу позвонить хотя бы в Москву. Вряд ли Логинова дала бы дельный совет, но оптимизмом подзарядить могла, это точно. Я отыскала в телефонном справочнике код Москвы и набрала номер. Трубку взяла сама Зинаида.

– Проход остался открыт, они зверствуют в городе.

– А знаешь, я так и думала, – ничуть не удивилась Зизи, – моего отсутствия никто не заметил, следовательно, то время, что я добиралась домой, здесь хозяйничал двойник. Если бы Проход закрылся, он бы тотчас рассыпался на месте. Я приеду, как только добуду денег на билет, скорее всего в четверг.

– Логинова, тебя сживут со света за самоволку. Крупные неприятности гарантированы.

– Барышева, ты перепутала масштаб. Крупные неприятности будут у тех, кто бездействует. А без меня вам не справиться. Передай привет Петьке. До встречи, подруга.

– До встречи.

Положив трубку на рычаг, я призадумалась. Логинова была права – масштаб переменился, и пришло время действовать, не оглядываясь на привычные условности. Недавно казавшаяся несбыточной идея съездить в Борисовку за дедушкиным архивом теперь выглядела совсем иначе. Если раньше я хотела узнать тайну амулета скорее из любопытства, то теперь, когда выяснилось, что Проход открыт, следовало разгадать ее во что бы то ни стало. Не знаю, насколько важными сведениями располагал мой прадедушка, но это был единственный шанс найти хотя бы маленькую зацепочку. Ехать одной мне не хотелось, и я решила взять в напарники Сережку. Его родители отправились в Белоруссию гулять на чьей – то свадьбе, и он коротал дни со старенькой бабушкой, от опеки которой было несложно избавиться. Я набрала номер Ивойлова…

Наутро, прикинувшись, будто идем в школу, мы с Сережкой отправились прямиком на вокзал. В электричке я задремала и едва не пропустила нужную станцию. Разбудил меня Сережка, громко расспрашивающий продавца о достоинствах гелевых ручек. Это была давняя слабость Ивойлова – он приобретал ненужную мелочовку везде, где бродили нагруженные баулами торговцы. Взглянув в окно, я увидела знакомые пригорки, и мы заторопились к выходу.

Дорога от станции к деревне оказалась ровной и накатанной. Мы шли бодрым шагом и минут за десять добрались до аккуратных построек. Пройдя по главной и единственной улице Борисовки, свернули к стоявшему на отшибе дому. Здесь снег никто не расчищал, и изрядно подтаявшие за время оттепели сугробы все еще доходили до колена. Мы не без труда раскопали калитку, открыли ее и продолжили нелегкий путь. Дважды я проваливалась в снег по пояс, едва не потеряла сапог, но все же первой достигла заветной цели. Ивойлов спокойно шел следом.

Дом был серым, подслеповатым и сонным – он явно не ждал гостей. С его крыши свешивались похожие на сталактиты сосульки, а крыльцо обледенело, превратившись в неровный, но очень скользкий каточек. Я извлекла из кармана ключ, он легко вошел в старый механизм замка и с мягким щелчком повернулся на два оборота. Объединив усилия, мы потянули отсыревшую, перекосившуюся дверь. Охнув, она распахнулась настежь, сбросив нас со скользкого крыльца. Поднявшись, мы вошли в дом. На улице припекало по – весеннему жаркое солнышко, а в помещении царила настоящая стужа, накопившаяся здесь за зиму.

– Мы погибнем от переохлаждения, – заявил Ивойлов, поднимаясь в мансарду, – надеюсь, хотя бы не напрасно.

Из комнатушки под крышей можно было выйти на чердак. Обклеенная зеленоватыми обоями дверца открылась с громким, похожим на стон скрипом. Все находившиеся на чердаке предметы имели неприятный серый оттенок – то ли от накопившейся за долгие годы пыли, то ли от тусклого освещения. Солнце едва-едва пробивалось сквозь донельзя заляпанное слуховое оконце. Осмотревшись, мы принялись за дело, перелопачивая груды накопившегося за несколько поколений хлама. В первом, лежавшем на самом виду чемодане обнаружились яркие тряпки – платье из плюша, тюлевая накидка с черными блестками, сломанный веер. Еще недавно такая находка могла бы стать настоящей сенсацией, но теперь было не до бабушкиных нарядов. Под платьями лежали стянутые бельевой веревкой стопки писем. Я наугад вытянула одно, датированное 1966 годом, с незнакомым мне адресом и именем на конверте. Наверное, мама была права, когда говорила, что мне надо больше интересоваться семейной историей.