Леонид Крупатин - Дню Победы! Крылья в небе

 Ребята сняли куртки, помахали ими над травой и цветочками, разгоняя пчёл и легли, сняв сапоги, а кое-кто и брюки. А я вот не смог отвлечься от авантюрной идеи: прокатиться стоя на ногах, поскольку сапоги за зиму были довольно-таки «раскатанными», а снег был такой плотный и чистый… Поскольку было некому удержать меня от дурного поступка, я поехал! Это полный восторг! Ветер свистит в ушах и подмышками, поскольку я был без куртки.Эх!Посмотрела бы на меня Ася! Ужаснулась бы наверное!- подумал я. Вдруг,  мелькнула у меня трезвая мысль: -« А сколько же мне назад взбираться?»  и из под снега, местами,  стали всё чаще выглядывать камни. Я стал тормозить каблуками, присел на задницу, упираясь голыми руками в твёрдый  снег, но меня всё-таки стало разворачивать и я закувыркался, чувствуя, что сугроб  снимает с меня  голого «шкуру», как наждак…Удар головой о камень! Звонкий удар и меня закрутило,  как волчок и стоп- упёрся ногами в глыбу. Пощупал голову…кровь на границе лба и виска. Рассёк об камень, но не глубоко. Подумал:-«Нормальные люди от такого удара сознание теряют.» С ужасом посмотрел наверх …. Делать нечего! Вертолёта не будет! Упираясь краями подошвы в сугроб,  полез наверх. Несмотря на то, что было весьма прохладно от окружающего снега, я быстро вспотел и  обильные ссадины  на теле: на лице,  локтях, плечах, предплечьях , на спине -  кровянили и саднили от пота. Даже было ощущение, что на спине вообще «шкуры» у меня нет. Я вспомнил, что ощущения сейчас близки к тем, когда я обгорел от короткого замыкания на Тракторном заводе. На левой щеке ссадина, на правой стороне лба – рассёк, по щеке текла кровь. Приложил снег- вроде бы утихла.

 Подниматься становилось всё тяжелее-к вершине склон был всё круче, т.е. там, где я «кайф» ловил, теперь за это расплачивался. Сапоги скользили, хотя я их пытался с маху вонзить в плотный снег. Вдруг я вспомнил: у меня же нож мой охотничий, неразлучный в сапоге! Я вынул нож, отцепил поводок ножа от петельки сапога, застегнул поводок петлёй на руке и,  вонзая нож в сугроб и так же вонзая сапоги ударом в снег полез наверх уже быстрее, не рискуя свалиться назад с худшими последствиями. Я глянул наверх и понял, что если чуть повернуть в сторону, то там более пологий подъём. Я так и сделал. Поднявшись выпрямился, перевёл дыхание, посмотрел туда, где метров за пятьдесят должны загорать ребята за бугром на южном склоне и вдруг… Вижу,  идёт по направлению к ребятам, но навстречу мне,  молодой чечен в белой рубашке навыпуск с большим кинжалом в руке и находится он к ребятам гораздо ближе, чем я…  Крикнуть? Но ребята за пригорком, а он близко… Я схватил нож в зубы, в руки взял два подручных камня и рванул с места изо всех сил навстречу чечену, наблюдая за ним во все глаза. Вот он подошёл к ребятам, чуть спустился к ним, остановился, смотрит на них внимательно выбирая вариант действий, я уже метрах в десяти, на пути мелкий кустарник, я прыжком преодолеваю его, но  чечен услышал шум, резко глянул в мою сторону… Вид мой,  наверное был ужасен, потому что он будто катапультировался с места показав мне спину, но мой камень усиленный моей скоростью догнал эту спину: он вскрикнув, упал и я тоже… силы меня оставили полностью. Подбежали   ко  мне проснувшиеся  ребята, но я,  хрипя, указал им пальцем на чечена.  Они подбежали к нему, подняли  кинжал, подняли его. Вид мой говорил о том, что он меня очень избил. Кондрат поднёс  к горлу чечена его же кинжал, но он делал вид, что ему очень плохо. Я,  хрипя и кашляя,  сказал, что его нужно доставить к его компании и разобраться, потому что он шёл оттуда, а раз один, то по собственной инициативе. Его потащили, он не хотел идти ногами, продолжая симулировать, что ему плохо. При приближении  к компании он, вдруг ожил,  закричал о помощи.

 Шестеро мужчин бросились нам навстречу. Трое были славяне, трое чечены. Я забрал у Кондрата чеченский кинжал, свой нож я уже спрятал в сапог, не складывая лезвие  и закричал,  чтобы они не приближались, занеся кинжал над  нашим пленником. Они остановились. Я спросил:

 -Это ваш человек?

 -Да!- ответили  нам.

 -Он с вашего ведома напал на спящих с ножом? С боевым кинжалом?- при этом я,  не глядя, перекинул кинжал из правой руки в левую и наоборот, показывая, что обращаться умею.

 -Нет! Нет! Нет!- вразнобой закричали мужчины, при этом чечены вышли вперёд и сказали очень гневно:

 -Он дурак! Мы не видели вас и не видели, что он отошёл! Отдайте его нам, мы его сейчас при вас накажем!

 Мы отпустили пленника, отступили назад. Трое чечен из тех мужчин подбежали и стали жестоко без притворства его избивать ногами. Нам было жутко на это смотреть. Я хотел остановить их, но один из русских стал просить чеченцев прекратить, а потом и двое других тоже стали просить. Но один чечен показал на меня пальцем и сказал:

 -Вот пусть он скажет, что хватит!

 Я понял  -  они решили по моему страшному избитому виду, что это он меня избил, а сам наш пленник уже говорить не мог. И я сказал:

 -Хватит! Но имейте в виду! Вы можете пострадать ! Потому, что вы знали, что он дурак и у него кинжал! Кинжал останется у нас! На лезвии кинжала его отпечатки пальцев и может быть ваши! Так что имейте в виду!

 Один из чеченцев  обратился ко мне:

 -Мы его сейчас убьём, только отдай нам кинжал! Он украл его! Отдай, пожалуйста! Клянусь матерью - мы его накажем! Отдай,  я перед тобой на колени стану и,  подойдя ко мне,  попытался упасть на колени. Я сказал зло и строго:

 -Не сметь! Отставить! Перед  кем нохч встанет на колени, того он всё равно убьёт за унижение и мне твои клятвы до одного места, потому что ты про мать забудешь, только кинжал возьмёшь в руку. Мой трофей добыт в бою. И больше со мной не встречайся!

 Чечен отошёл от меня, одарив злобным взглядом ,  с силой ударил в живот лежащего на земле нашего пленника  и тот застонал. Я подумал: «Бил его, воображая меня…, но слава Богу- живой гад». Чечены взяли и потащили своего избитого земляка. Ребята обратили внимание на меня:

 -Ну, Фантомас, мы тебе жизнью обязаны!- пытались даже обнять меня, но я был такой ободранный, что прикоснуться ко мне было невозможно. Они смотрели на меня,  как на героя, а я не пытался их разубеждать, тем более, что в сочувствии я очень нуждался . Пот тёк с меня в три ручья вызывая на ранах невероятную боль. Ребята меня обмыли остатками воды, но это мало помогло. На расспросы я и впоследствии ничего,  никому не рассказал. Лишь ответил на вопрос, почему я сразу их не разбудил. Я сказал, что мы были на равных: у него нож и у меня нож и звать на помощь – не по-мужски. Я же не врал им! Это они придумали из меня героя! Ну и пусть! Мне это не мешает и совесть моя чиста! Но Терский хребет я запомнил на всю жизнь! Асе я в следующее увольнение рассказал про наш поход на Терский хребет, рассказывал про то, что видел там, как катался с горы и упал, а про встречу с её земляками рассказывать не стал. Как она это поймёт – я не знаю… Тем более, что два брата её со мной очень прохладны и что они про меня говорят ей на своём языке, я не знаю, а она не признаётся мне.Я спрашивал у неё о том, есть ли у них обида на русских людей?Ведь в том, что сделало наше правительство, выселив их народ с родных мест, это же не воля народа!Зачем же держать обиду на весь народ? Она мне отвечала не искренне, не глядя в глаза, что они к русским ничего плохого в душе не имеют.Просто местные жители недовольны тем, что наши самолёты страшно гудят по утрам во время прогрева и когда у нас начинаются полёты, то у них перестают доиться коровы и нестись куры.Я почти поверил в это, потому что во время утреннего прогрева самолётов у меня у самого(да и у других курсантов) возникало подозрение, что голубое небо над нами от этого страшного рёва, может рассыпаться на кусочки и обрушиться на наши головы.