Виталий Вавикин - Суккубус

– Ты действительно в это веришь? – спросила Кристин.

Маккейн кивнул. Ночь была теплой. Дождь стих, словно набираясь сил для новой вакханалии. Молчание. Маккейн взял Кристин за руку.

– Несовершенный мир. Ненадежный. Хрупкий… – он смотрел вдаль, в темноту.

– Что там?

– Где?

– Впереди.

– Я не знаю.

Порыв ветра растрепал его волосы, качнул деревья, сбивая с листьев нависшие капли дождя. И снова тишина.

– Почему именно ты, Кристин?

– Что, почему именно я?

– Почему ты ничего не видишь в этих картинах? Почему они не властны над тобой?

– А ты?

– Я – это другое. Я родился здесь. Этот дом принадлежит мне так же, как я принадлежу ему.

– Это глупо.

– Может быть, – он повернулся к ней, пытаясь встретиться взглядом.

– Уже поздно.

– Можешь остаться здесь. В этом доме много свободных комнат.

– Говоришь так, словно боишься меня.

– Я не знаю, – он отпустил ее руку, запрокинул голову и посмотрел на небо.

– Эй! Я самая обыкновенная.

– Нет.

Кристин улыбнулась. Дом ждал ее: мрачный, пропахший безумием…

– Покажи мне мою комнату.

Ночь. Тишина. Большие часы размеренно тикают. Старый ковер съедает звуки шагов. Мягкая кровать слишком большая, чтобы спать на ней в одиночестве.

– Маккейн?

– Да?

– Можешь остаться, если хочешь.

Глаза. Взгляд. Порог. Он разделяет их.

– Дверь все еще открыта.

Ладонь. Тепло. Губы.

– Мы здесь одни.

– Тебя это смущает?

– Для меня это впервые.

Поцелуй. Рот. Язык. Складки одежды.

– Всего лишь секс.

Часть четвертая

Глава первая

– Мы покинули особняк в ту же ночь, а утром Эдгар оставил меня. Он не сказал ни слова. Просто ушел, пока я спала, – выцветшие глаза старухи смотрели куда-то вдаль, словно она снова и снова проживала отрывки своей молодости, успев порядком устать от них, но не в силах проститься с ними.

– Но ведь ты не вернулась в Ричмонд, – нахмурилась Маргарет.

– Нет. Я искала его. Надеялась… – старуха закрыла глаза. – Но все, что мне удалось, – это отыскать его могилу. Здесь, в Балтиморе, – губы ее дрогнули. – Здесь я и осталась. Рядом с ним. Кто-то же должен приносить ему розы и коньяк ко дню рождения…

Она откинулась на спинку кресла, не собираясь продолжать. Лицо ее осунулось, утратив то немногое, что еще теплилось в нем от жизни. Казалось, что рассказ отнял последние силы.

Маргарет тронула Брендса за руку. Они вышли в сад. Был поздний вечер. Птицы смолкли. Сухой ветер шелестел листвой.

– Мне кажется, мы причинили ей боль, – сказала Маргарет.

Брендс не ответил. Он думал о доме. Думал о художнике. Думал обо всем, что узнал в последние дни.

– Вы с ним похожи, – сказала Маргарет.

– Кто?

– Ты и Эдгар.

Брендс вспомнил белого кролика, мормонов, свое бегство.

– Я ни о чем не жалею.

– Ты ведь именно это и искал, да?

– Не знаю, но впервые в жизни мне кажется, что я на правильном пути. Моя судьба…

– Судьбы всегда повторяются. Меняются лишь обстоятельства. Помнишь?

Они замолчали.

– Я не вернусь назад, – сказала Маргарет скорее себе, чем Брендсу.

В эту ночь они легли в одну кровать. Их разгоряченные тела лоснились от пота. Руки сжимали руки. Губы впивались в губы. Это не было любовью. Всего лишь страсть: дикая, необузданная, животная. Страсть, в которой каждый думал только о себе. Свечи сгорели. Простыни взмокли. Но пламя продолжало гореть. И лишь только утро сумело обуздать его неистовство. И сон. Без сновидений. Без грез. Без раздумий.

Они проснулись в полдень. Мышцы болели, но сознание было свежим и отдохнувшим. Маргарет открыла окно, впуская в застоявшийся воздух комнаты свежий ветер и пение птиц…

Они оделись, не произнося ни слова. Вышли из комнаты. Старуха сидела в кресле. Глаза ее были закрыты. Грудь не вздымалась. Брендс проверил пульс. Покачал головой. Поднял с пола старую шаль и накрыл лицо старухи. Маргарет всплакнула, но скорее ради приличия, нежели от боли утраты – старуха и так уже отняла у смерти пару лишних лет жизни. Они вышли в сад.

– Ей было девяносто восемь лет, – сказала Маргарет, вытирая слезы. – Знаешь, мне кажется, что последние годы она жила только для того, чтобы передать груз своей истории кому-то другому. И после ее уже ничто не держало здесь.

– Я уеду вечером, – сказал Брендс, глядя куда-то вдаль. – Я должен увидеть тот дом.

– Истории зовут тебя, да? Думаешь, там твоя судьба?

– Ты можешь поехать со мной.

– Ты можешь остаться со мной.

– Не сейчас.

– Тогда я подожду тебя здесь.

Брендс промолчал. Маргарет смотрела вдаль.

– Только не слишком долго, – говорила она. – Год, может быть полтора, а потом, если ты так и не вернешься, я выйду замуж за какого-нибудь садовника и нарожаю ему кучу детей.

Брендс вспоминал Эдгара и белого кролика.

– Они вырастут и подарят мне внуков. Я состарюсь, похороню садовника и буду ждать, когда кто-нибудь придет ко мне, чтобы услышать мою историю. О художнике, о писателе, о своей бабушке, о старике Эбигейле, о молодости и о тебе, Брендс. Потому что, хочешь ты или нет, но моя жизнь изменилась благодаря тебе, и теперь ты часть моей истории. Часть моей жизни…

Жара и пыль. Брендс с жадностью ловил свежий ветер, врывавшийся в окна «Паккарда», но к полудню беспощадное солнце лишило его и этого, раскалив утренний воздух. Одежда взмокла, пропитавшись потом. На темной ткани появились белые пятна соли. Череда дней превратилась в нескончаемое дорожное полотно: пыльное, бесконечное, затянутое у горизонта маревом. Иногда Брендсу начинало казаться, что он близок к тому, чтобы получить солнечный удар. Иногда он ненадолго останавливался, давая отдых мотору и своему организму.

Голоса. Они звучали в его голове бессвязным эхом.

– Всего лишь солнце, – твердил Брендс, заставляя себя не участвовать в звенящих в ушах разговорах. Бег – вот что было его стихией, и эта дорога – это и была его жизнь. Такая же пыльная. И такая же, казалось бы, бесконечная. Жизнь Билли Брендса…

В одном из придорожных городков он остановился возле книжной лавки и долго упрашивал торговца найти хоть одну книгу Эдгара. Хоть одно стихотворение, которое он смог бы выучить наизусть и противопоставить несмолкающему рою голосов в своей голове. Раздраженный подобной настойчивостью торговец закрыл лавку, выпроводив Брендса за дверь.

– Возьмите сборник антибританских памфлетов Френо, – посоветовал напоследок торговец.

– На кой черт мне сдался Френо!? – Брендс сплюнул в придорожный песок, забрался в «Паккард» и дал по газам, окатив торговца пылью.

В следующем городке он остановился у ювелирной лавки и продал пару украшений, которые успел стянуть у жены. Он представлял себя миссионером, солдатом удачи, человеком, свободным от мелочных обязанностей и мирских неурядиц. Калифорния, «Паккард» и старая карта – вот такой и была его жизнь. И никто никогда не сможет изменить его, удержать обязанностями и клятвами. Жизнь коротка, и лучше умереть, пытаясь отыскать тайны и события, чем состариться, сожалея.