Марьяна Романова - Приворот

А еще Алена никогда не понимала раньше, почему маньяки из фильмов исповедуются жертвам, прежде чем убить тех. Она считала это недоработкой ленивых сценаристов – конечно, ведь намного проще раскрутить интригу, когда ключевой персонаж все объясняет сам. И только сидя на крыше, которая казалась (да и была – лично для нее) краем света, она вдруг поняла, что исповедь палача – как раз правдоподобный ход. Потому что помимо самого текста признания, в нем и жажда сочувствия, и болезненное желание увидеть чужой страх, и оттягивание сладкого момента, и нервное предвкушение, и слабая надежда увидеть Понимание, оправдать себя.

Алена почти не слышала, что говорил ей муж. Что-то о прежних женах, которым он строго-настрого запретил когда-либо проверять его эсэмэски, но в какой-то момент те лезли не в свое дело. О том, как он впервые в жизни понял, что хочет убивать, – ему было всего двенадцать, и он увидел какой-то фильм, где любовник убил женщину; такая там актриса была – серьезная блондинка, не то чтобы красивая, но какая-то неземная, – и как ярко она сыграла агонию. О том, как он впервые убил – случайно, неловко, торопливо; он боялся смаковать, все получилось так глупо и даже не принесло истинного удовольствия (кроме радости осознания, что он на подобное способен). Как он чувствовал себя волком среди людей и мечтал встретить волчицу, которая разделила бы с ним эту запретную сладость. Егор говорил и говорил – монотонная речь, запах крови, необычность переживания и холодный ветер почти усыпили Алену, погрузили в состояние транса. Она лишь почувствовала прикосновение ледяного лезвия к шее, а боль – нет, сразу – полет. Последним, о ком она подумала, был, как ни странно, он, Егор.

Почему-то перед самой смертью ей вспомнилось, как она впервые его увидела.

Они шли навстречу друг другу по институтскому коридору, и Егор был такой красивый: мягкая львиная походка, выкрашенная в синий цвет бородка, панковская рубашка, татуировка на предплечье. Алена засмотрелась и выронила папку с эскизами – те разлетелись, как голуби, и Егор остановился – помог собрать, а она все думала – вежливость это с его стороны или симпатия? Было в его глазах что-то такое, чего она, серая мышь, никогда прежде не замечала в устремленных на нее взглядах мужчин. Как будто он в душу ей смотрел – да не просто так, а прицельно, в надежде разглядеть что-то определенное.

В тот же день она позвонила в далекий город, где жила ее мать, с которой Алена общалась несколько раз в год, в основном по праздникам.

– Мама, – сказала она. – Я тут познакомилась с потрясающим мужчиной. Он самый лучший, и еще у него синяя борода…

Лилия с могилы

Однажды компания подростков пошла гулять на городское кладбище, давно закрытое для новых обитателей, переплывших Стикс, и лишь очертаниями состарившихся крестов напоминавшее окрестным жителям, что все конечно. Дело было обманчиво теплым сентябрем – в полдень еще казалось, что на игровом поле хозяйничает лето, но вечера были прохладными, а темнело рано и быстро, словно кто-то нахлобучивал на город черный бархатный колпак. На кладбище том не было ни сторожа, ни посетителей – все, кто мог скучать по лежащим под этими крестами костям, сами давно свели знакомство с Хароном.

Подростки приходили сюда часто – никто не гоняет, густые ветви разросшихся елей и кленов надежно скрывают от посторонних глаз, можно спокойно пить пиво, курить дешевые папиросы и сначала пугать девчонок байками о ходячих мертвяках, а потом целовать их под кленами.

Вообще-то, девицам вовсе не было страшно – это кладбище давно стало для них обыденной декорацией, – но они старательно делали вид, потому что в таком случае мальчики чувствовали себя почти спасителями, а целоваться со спасителями, как известно, слаще, чем с просто друзьями.

Была среди прочих девушка, резко выделявшаяся наружностью, как случайно выросшая на пустыре роза, – с таким точеным лицом, с такими смуглыми крепкими ногами и шелковыми волосами ей бы на киноэкране красоваться, а не пить пиво из алюминиевых банок, спиной прислонившись к ветхому могильному кресту.

Красавица та была не слепа и не глупа – отлично понимала, что подруги рождены оттенять, в то время как она – сиять, и вела себя соответственно. Любой из мальчишек готов был хоть с крыши прыгнуть за ее улыбку – если бы она только попросила о том. Вот она и давала своим рыцарям нескончаемые задания, ища подтверждения своему совершенству.

Та ночь выдалась ясной, и было очевидно, что это одна из последних таких хрустальных ночей перед месяцами слякоти, влажного ветра и темноты. Подростки прогуливались вдоль поросших пожелтевшей к осени травой кладбищенских аллей. И вдруг красавица остановилась, и все привычно последовали за ней – девицы со скрываемым раздражением, парни – с нескрываемым восхищением.

– Смотрите! – воскликнула она. – Вон там, между могил, что-то белое.

Они пригляделись – и правда, как будто кусочек кружев белоснежных кто-то бросил на нехоженую могильную траву. Подошли чуть ближе, и выяснилось, что это не тряпка, а цветок – пышная сочная лилия с полураскрывшимся бутоном и жирным темно-зеленым стеблем. Это было странно – не время для цветения лилий, да и не задерживаются в этом городе бесхозные растения такой красоты.

– Я хочу ее, – прошептала красавица – Принесите кто-нибудь… Никогда не видела настолько прекрасного цветка.

– А может быть, не стоит рвать? – засомневалась одна из ее подруг. – Все-таки она на могиле растет, ее для кого-то посадили, не просто так… На память…

– Ну тебя, Нинка, – рассмеялась красавица. – Это все бред. Кому нужна такая память? Я вообще никогда не понимала этих могильных тем. Я хочу, чтобы на моих похоронах все пили шампанское и рассказывали анекдоты, а прах потом развеяли над футбольным полем, на котором я прошлым летом лишилась девственности!

Все смущенно рассмеялись. Красавице нравилось шокировать.

– Да и все равно завтра ночью заморозки обещали, цветок на улице погибнет. У меня он целее будет!

Та, кого красавица назвала Ниной, нахмуренно вцепилась в ее рукав. Это была серьезная девица с серыми глазами слегка навыкате, выраженной горбинкой на носу, придававшей ее лицу встревоженное птичье выражение, густо разросшимися сероватыми бровями и цветением прыщей на высоком выпуклом лбу.

В кладбищенскую компанию она попала случайно – никто уже и не вспомнил бы, как она прибилась. Она редко заговаривала с другими, но с интересом прислушивалась к чужим беседам, послушно улыбалась чужим шуткам. Нину никогда не звали нарочно, но и не гнали – привыкли к тому, что она рядом, этакий мрачный жнец.