Ричард Кнаак - Король серых

Джеремии доводилось видеть заложенные особняки на Северном берегу, которые стоили несколько сот тысяч долларов, но каждый из них разместился бы в одной этой спальне.

Он зачарованно разглядывал полог балдахина, украшенный художественной вышивкой. Там были сюжеты, заимствованные из античной мифологии: кентавры и фавны резвились с пышногрудыми нимфами. Средневековые рыцарские турниры и любовные сцены — готовые иллюстрации шекспировских пьес. Эти картины странно тревожили душу. Наконец Джеремия понял, в чем дело… Ему вдруг померещилось, что лица некоторых персонажей определенно знакомы ему. Однако, сколько он ни пытался получше разглядеть их, они всякий раз — будто нарочно — ускользали из-под его взгляда. Хотя эти подозрения никак не могли найти подтверждения, Тодтманн был почти уверен, что по меньшей мере двое явно похожи на него; в других он готов был узнать то Каллистру, то Ароса, то кого-то из своих знакомых по прежней жизни, то Серых, которых видел в клубе.

Не испытывая ни малейшего желания встречаться с Аросом, Джеремия продолжал разглядывать жанровые сценки, и чем дольше он смотрел, тем более живыми они казались ему. Фавны гонялись за нимфами, оглашая поля радостным смехом. Античный герой — должно быть, Геракл, с лицом известного голливудского актера, — самоотверженно боролся с разъяренным львом. Справа от них двое влюбленных — женщина на балконе, мужчина на улице — клялись друг другу в верности. Лицо женщины все время менялось, и все же Джеремии казалось, что перед ним Каллистра.

Закрыв глаза, он попытался представить на месте мужчины себя. Фантазия, впрочем, позволительная лишь во сне, опьяняла: с его уст слетают исполненные поэзией слова любви, она упивается его пылкой речью. Затем она касается его губ своими, ласкает их…

Поцелуй был долгим и страстным… и очень настоящим. Так же, как и внезапная, навалившаяся на него тяжесть.

Ожидая увидеть Каллистру — возможно, привлеченную силой его воображения, — Джеремия открыл глаза и увидел склоненное над ним совсем другое лицо. Известное всему миру обольстительное Лицо, обрамленное обесцвеченными локонами.

— Привет, любовь моя, — прошептала Мэрилин своим будоражащим плоть, чуть хрипловатым голосом, который Джеремия столько раз слышал в кино. Она была абсолютно голой, как, впрочем, и он сам, — последнее обстоятельство Джеремию немало изумило и обескуражило.

— Про… простите! — промямлил он, пытаясь выскользнуть из-под нее. Для этого ему потребовалось собрать волю в кулак, поскольку, хоть он и имел дело не с оригиналом, а с его призрачной копией, тело ее было соблазнительно мягким и гладким, как шелк.

— Куда же ты, любовь моя? — Она цепко держала его, и ей почти удалось снова затащить его в постель. Джеремия понял, что вторая попытка улизнуть из ее объятий может и не состояться. Как бы сильно ни влекло его к Каллистре, она ему не принадлежала, и — как знать? — возможно, ему вообще было не суждено обрести ее. В глубине души его терзали сомнения: не лучше ли взять то, что само плывет в руки, чем тешить себя надеждой, которая может оказаться несбыточной?

— Прошу прощения, но вы, кажется, ошиблись!

Куда же подевалась его одежда? Он не помнил, как раздевался — к тому же не мог же он снять трусы.

— Милый, меня хотят все мужчины! Томас хотел… и ты тоже хочешь, не притворяйся! — Она перевернулась на бок, чтобы он мог получше разглядеть, что ему предлагают. Предложение было монументальным.

«Томас хотел…»

Арос, кажется, говорил, что она была одной из фавориток его предшественника. Уже не в первый раз Джеремия пожалел, что так мало знал о Томасе О’Райане.

Может, поэтому она и пришла? Потому что предполагала встретить совсем иное желание?

— Ты права, я действительно хочу. — Она улыбнулась знаменитой улыбкой Мэрилин и хотела уже привлечь его к себе, но Джеремия категорически покачал головой.

— Нет, не то. Я хочу поговорить с тобой.

— Поговорить?

Она была явно озадачена.

Если эта женщина являлась олицетворением любви и обожания миллионов поклонников, тогда неудивительно, что она не привыкла к просьбам подобного рода. Сколько людей воспринимали ее всего лишь как легенду, как символ? В той, которую он видел перед собой, мало что сохранилось от подлинной Мэрилин Монро, это был созданный в Голливуде экранный образ соблазнительницы.

Но она знала Томаса О’Райана и могла многое рассказать о нем.

— Ну да, поговорить. Ты ведь была знакома с Томасом, верно?

Мэрилин рассеянно водила пальцем по узорам на покрывале.

— Близко…

Джеремия вновь остро ощутил свою — и ее — наготу. Стараясь не смотреть на ее обольстительную плоть, он измерил взглядом расстояние до ближайшего комода. Ему показалось, что он отстоит от него на несколько миль. «Но ведь здесь мне достаточно подумать об одежде, чтобы она материализовалась на моем теле…»

В следующее мгновение он был одет. Костюм его был вычищен и отглажен, только вот… Это был не его костюм, не тот, что был на нем раньше. В модели имелись отличия, едва заметные и вместе с тем достаточные, чтобы его неказистый серийный костюмчик превратился в облачение, достойное — ну да, короля, — признал он.

— Гм… люблю мужчин, которые умеют одеваться, но с этим можно было и подождать, ты согласен, милый?

— Я предпочел бы, чтобы ты тоже что-нибудь накинула.

— Как тебе это платье? — На ней и впрямь теперь имелся некий клочок материи, но нужно было обладать богатым воображением, чтобы назвать его платьем. Принято считать, что платье закрывает какую-то часть тела — эта тряпица ничего не закрывала, но лишь еще больше подчеркивала ее наготу.

— Может, ты наденешь платье?

Мэрилин обиженно насупилась; вид ее пухлых алых губок расшевелил бы и мертвого. Джеремия вздохнул с облегчением: кажется, он оделся как раз вовремя.

— Ну вот, испортил настроение.

На сей раз она выполнила его просьбу — по крайней мере отчасти. Тодтманн не мог припомнить, в каком фильме настоящая Мэрилин Монро появлялась в этом красном платье, но оно было ему знакомо. Платье плотно облегало роскошную фигуру, а от глубокого декольте захватывало дух. Словом, менее чувственной она не стала.

— Так лучше?

Джеремия лишь сухо кивнул. Он обошел кровать, чтобы занять более безопасную позицию.

Мэрилин проворно перевернулась на другой бок, умудрившись даже это безобидное движение превратить в ухищрение соблазнительницы.

Джеремия все время твердил себе, что перед ним не настоящая Мэрилин Монро, а лишь призрак — Серая; что она существует только волей человеческой мечты и воспоминаний.