Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти

Не давая себе ни секунды передышки, он встал на колени. София давилась, не в силах вдохнуть. Шторм, изрытая проклятия, ослабил петлю и через голову, рывком, сорвал с нее пояс-удавку. Обмякшее тело Софии медленно сползло на пол. Ее душил кашель.

Шторм склонился над ней, вне себя от злости, ему хотелось отхлестать ее по щекам — проучить ее. Он уже занес было руку, но спохватился, сжал кулаки и, потрясая ими, в бессильной ярости завопил:

— О-о-о! О-о-о-о!..

София долго ловила ртом воздух и наконец глубоко вздохнула. С ее губ сорвался хриплый крик, и она бросилась на Шторма с кулаками. Волосы упали ей на лицо, но она продолжала вслепую размахивать руками. Один из ударов пришелся Шторму в висок, он чертыхнулся и схватил ее за запястье.

Но в этом уже не было никакой нужды. Тело Софии, озаряемое голубыми вспышками, вновь обмякло, голова упала на грудь. Вой сирены то нарастал, то стихал, и тогда становились слышны сдавленные рыдания. Шторм коснулся ее плеча. София вздрогнула и раздраженно отмахнулась.

Внизу послышались чьи-то голоса, шаги. Сирена выла не переставая.

Шторм, упершись ладонями в колени, удрученно вздохнул.

А София все плакала и плакала…

V

ЮНЫЙ УИЛЬЯМ

баллада

«О, кто там в двери мои стучит? —Вдовая Энн спросила. —Кто там стучится в полночной мгле,В такую ужасную ночь?»

Тук-тук. «О мать, это Уилл, твой сын.Меня ты под сердцем носила.Продрог я, устал бродить по земле,И никто мне не хочет помочь».

«О, ты ли, сынок, что пропал давно,Мальчик мой дорогой?В недобрый час ты вернулся, сынок,Мне страшно, мне страшно невмочь!»

Тук-тук. «Мне холодно и темно,Я — сын единственный твой!Впусти меня, матушка, весь я издрог,И никто мне не хочет помочь».

«В тоске по тебе я лишилась сна,Храни нас, Крестная сила!Где был ты, мой сын, где блуждал столько лет,Откуда вернулся в ночь?»

Тук-тук. «Был я в замке у колдуна,Куда не ходить ты просила.Впусти — был я там, где жалости нет,Где никто мне не мог помочь».

«Что делал ты там? Я была одна,Святых за тебя молила…Скажи мне — что там ты вдали увидал,Зачем ты умчался прочь?»

Тук-тук. «Я увидел дочь колдуна,Меня она поманила.Лишь сладкий голос ее услыхал —Уж никто бы не смог мне помочь».

«Что сделала дочь колдуна с тобой,О Уилл мой, о сын мой блудный?Скажи, не таись. Никогда ты не лгал,Так ложью себя не порочь».

Тук-тук. «Мне в сердце вонзила свойКинжал она изумрудный,И жизнь мою собрала в бокал,И мне не хотела помочь.

Пила, точно мед, мою кровь из венДа сердце в пирог запекала..»Тук-тук. «О мать, отвори мне скорей,Иль сыну не хочешь помочь?»

Тут зарыдала бедная Энн,Как ветер к дверям подбежала…Но — никого у дубовых дверей,Лишь темь, да холод, да ночь.

Всю ночь бродила — лишь ветер стонал,А на заре услыхала:Тук-тук — близ церкви, из-под земли.Тук-тук — никому не помочь.

Ногтями землю разрыла она,Там белые кости лежали.И кости Уилла в могилу легли,Когда закончилась ночь.[28]

VI

ХАРПЕР ОЛБРАЙТ И СКРЫТЫЙ МЕХАНИЗМ ИСТОРИИ

1

Каменные столбы, образующие правильный круг. Чей-то голос, шепчущий магические заклинания. Глубокая ночь.

Это место называли перекрестком «ивовой лозы». Под ним пересекались подземные реки, а в воздухе клубилась и вибрировала живая энергия. Поговаривали, что здесь из-под земли вырываются семь хтонических спиралей. Спирали обвиваются вокруг семи каменных истуканов и наделяют их магической силой.

Был канун сретения. Ночь освящения свечей. Ночь Черного Шабаша. В эту ночь старик принес сюда свою жертву.

Сухая трава шуршала у него под ногами. Низко над землей стелились тяжелые, рваные тучи. Полосы серебристого лунного света чередовались с глубокой тенью. Старик старался держаться в тени. Он был один. И совершенно нагой. Одутловатое лицо, обвислая кожа, огромный, безобразный живот, съежившийся от холода фаллос.

— Восстаньте из ада, — бормотал он себе под нос, — Гела, Геката, Богиня Перекрестка, Горго, Мормо, Луна…

В правой руке он держал холщовый мешок, в котором кто-то шевелился и жалобно скулил. Губы у старика обветрились и потрескались, глаза словно остекленели. В левой руке он сжимал атаме — жертвенный нож.

Наконец он подошел к магическому кругу, где под хмурым небом стояли семь каменных идолов. Согласно легенде, это были семь дев, проклятых за то, что в воскресенье они исполняли непотребные танцы. Черты идолов почти стерлись от времени. Но призрачный свет луны, пробивавшийся сквозь толщу облаков, словно оживлял их.

Старик вышел в центр круга. Здесь он черпал оккультную энергию и слушал, как бурлят подземные воды. Здесь он внимал языческой мелодии, под которую танцевали некогда семь дев. Старик опустился на колени перед небольшой пирамидой, сложенной из поленьев, — будущим костром. Скрипнул мелкий галечник.

Внутри стояла удивительная тишина. Ветер завывал за его пределами, не смея тревожить идолов.

— О ты, возлюбленный Тьмы, враг Света и ангел Ночи. Ты, кого веселят вой ведьмы и горячая кровь…

Старик опустил на землю холщовый мешок и жертвенный нож. Рядом с поленьями лежала зажигалка, которую он предусмотрительно оставил здесь раньше. Затем он сунул руку в мешок и извлек из него щенка.

Несчастный песик заискивающе смотрел на человека.

Левой рукой держа щенка за шкирку, старик взял в правую зажигалку, высек пламя и прищурился; зрачки его заметно расширились.

Щенок жалобно скулил, словно умоляя выпустить его на свободу. Старик поднес огонек зажигалки к сухой листве.

— О ты, кто бродит среди надгробий…

Листва занялась, послышался сухой треск.

Огонь охватил сухие ветки, распространяя вокруг красноватое свечение.

— Хорошо, хорошо, — бормотал старик.

Щенок тявкнул и поджал хвост.

— Пора. — Старик поднял нож над головой с торчащими во все стороны жидкими седенькими волосами.