Брэм Стокер - Дракула
«21 августа.
Уважаемые господа,
10 ф. мы получили, просим прислать чек еще на 1 ф. 17 ш. 9 п., которые с вас следуют, как это видно из прилагаемого счета. Товар доставлен согласно инструкциям, а связка ключей оставлена, как было указано, в передней.
С уважением,
за Картера Патерсона и К°».Дневник Мины Мюррей
18 августа.
Сегодня я счастлива и снова пишу, сидя на нашей скамейке на кладбище. Люси опять гораздо лучше. Прошлую ночь она спала великолепно и ни разу меня не потревожила. Румянец постепенно возвращается к ней, хотя она все еще очень бледна и плохо выглядит. Если бы она была малокровной, ее состояние было бы понятно, но ведь этого нет. Она оживлена, весела и мила. Вся ее болезненная скрытность пропала, только что она напомнила мне, будто я нуждаюсь в напоминании о той ночи и что именно здесь, на этой самой скамейке, я нашла ее спящей. Говоря это, она шутливо постучала каблуком по каменной плите:
– Бедные мои ножки тогда бы не смогли наделать столько шума! Несчастный м-р Сволс, пожалуй бы, сказал, что это оттого, что я не хотела будить Джорди.
Воспользовавшись ее разговорчивостью, я спросила, снилось ли ей что-нибудь в ту ночь. Не сразу ответив, она нахмурила брови тем милым движением, которое очень любит Артур, – я переняла привычку звать его Артуром у Люси. Потом, словно грезя наяву, она попыталась вызвать в памяти ту ночь.
– Я как будто не совсем спала; мне даже казалось, что все это было наяву. Мне почему-то вдруг захотелось прийти сюда, но почему, я не знаю; я чего-то боялась, но чего? Тоже не знаю. Помню сквозь сон, что шла по улицам и перешла мост. Когда поднималась по лестнице, я услышала такой собачий вой, что казалось, будто весь город полон собак, которые воют все сразу. Затем мне смутно помнится что-то высокое, черное, с красными глазами, как раз такими, как тот закат, потом что-то нежное и горькое вдруг охватило меня; потом мне казалось, будто я погружаюсь в глубокую зеленую воду и слышу какое-то пение, как, говорят, это бывает с утопающими; затем все закружилось передо мной, и моя душа будто покинула мое тело и витала где-то в воздухе. Еще помню, что Западный маяк на миг был как раз подо мной, потом я почувствовала что-то мучительное, будто происходит землетрясение. Я пришла в себя и обнаружила, что ты тормошишь меня. Я прежде увидела, как ты это делаешь, чем почувствовала.
Она засмеялась. Мне все это показалось жутким, я слушала, не смея вздохнуть. Не очень-то мне это нравится, я решила, что лучше не давать ей об этом задумываться, и перешла на другую тему. Люси снова сделалась прежней. По дороге домой свежий ветерок подбодрил ее, и ее щеки порозовели. Ее мать очень обрадовалась, когда увидела ее, и мы все провели прелестный вечер.
19 августа.
Счастье, счастье, счастье! Хотя и не только счастье. Наконец известие о Джонатане. Бедняжка был болен; вот почему он и не писал. Я не боюсь уже об этом думать или говорить теперь, когда я все знаю. М-р Хокинс переслал мне письмо и сам приписал пару трогательных строк. Сегодня же утром я еду к Джонатану – помочь, если будет нужно, ухаживать за ним и привезти его домой. М-р Хокинс пишет, что было бы вовсе не плохо, если бы мы вскоре поженились. Я плакала над письмом этой славной сестры милосердия, пока оно не промокло насквозь. План моего путешествия уже намечен, и багаж уложен. Я беру только одну смену платья; Люси привезет все остальное в Лондон и оставит у себя, пока я не пришлю за ним, так как может случиться, что… но больше мне не следует писать, расскажу все Джонатану, моему мужу. Письмо, которое он видел и которого касался, должно утешать меня, пока мы с ним не встретимся.
Письмо сестры Агаты, больница Св. Иосифа и Св. Марии, Будапешт, мисс Вильгельмине Мюррей
«12 августа.
Милостивая государыня!
Пишу по желанию м-ра Джонатана Харкера, который еще недостаточно окреп, чтобы писать самому, хотя ему уже гораздо лучше, благодаря Богу, и святому Иосифу, и святой Марии. Он пролежал у нас около 6 недель в сильнейшей горячке. Он просит меня успокоить свою невесту и передать ей, кроме того, что с этой же почтой он посылает письмо м-ру Питеру Хокинсу, которому просит передать свое глубокое почтение, что он очень огорчен своей задержкой и что дело его закончено. Он пробудет еще пару недель в нашем санатории, расположенном в горах, а затем отправится домой. Кроме того, он просит меня сообщить вам, что у него не хватает денег, чтобы расплатиться, а он желал бы заплатить за свое пребывание здесь, дабы другие страждущие не оказались без помощи.
Примите уверение в полном моем уважении
и да благословит вас Бог.
Сестра Агата.P. S. Мой пациент уснул, я вскрыла это письмо, чтобы сообщить вам еще кое-что. Он мне все рассказал про вас и о том, что вы скоро будете его женой. Да благословит вас обоих Создатель. У него было, по-видимому, какое-то потрясение – так говорит наш доктор, – и в своей горячке он все бредит всевозможными ужасами: волками, ядом и кровью, призраками и злыми духами, и я боюсь даже сказать, чем еще, но будьте с ним осторожны и следите за тем, чтобы его ничто не тревожило; следы такой болезни, как его, не скоро исчезнут. Мы уже давно написали бы, да ничего не знали о его друзьях, а из его рассказов мы ничего не могли понять. Он приехал поездом из Клаузенбурга, и начальник станции рассказывал служащему, что на станции он кричал, чтобы ему дали билет домой. Видя по его буйному поведению, что он англичанин, ему выдали билет до конечной станции этой железной дороги.
Не беспокойтесь о нем, так как за ним заботливый уход. Своей добротой и благовоспитанностью он победил наши сердца. Теперь ему действительно гораздо лучше, и я не сомневаюсь, что через несколько недель он совершенно поправится, но ради его же спасения будьте с ним очень осторожны. Я буду молиться за ваше долгое счастье Господу Богу и святому Иосифу и святой Марии».
Дневник д-ра Сьюарда
19 августа.
Вчера вечером в Ренфилде произошла странная и неожиданная перемена. Около восьми часов его охватило возбуждение, и он начал рыскать повсюду, словно собака, берущая след. Служитель был этим поражен и, зная, как я им интересуюсь, постарался, чтобы Ренфилд разговорился. Обычно Ренфилд относится к служителю с уважением, порой даже с раболепством, но сегодня, по словам служителя, он держался с ним надменно. Ни за что не захотел снизойти до разговора с ним. Вот все, что тот от него добился:
– Я не желаю с вами говорить; вы теперь для меня не существуете; Господин уже близко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
