Яцек Пекара - Слуга Божий

Мы вошли в переднюю, а потом в большую, захламлённую комнату. Центральное место занимал огромный стол, а на нём громоздились реторты, бутылки, склянки, а также баночки и котелки. Над двумя горелками, одной большой, а другой маленькой, что-то висело в котлах и булькало, оттуда доносился удушливый запах. Я увидел несколько разбросанных книг, в углу комнаты большой стопкой лежали другие. В клетке сидела перепуганная крыса с маленькими блестящими глазками, а на краю стола лежала искусно препарированная голова лисы. В тёмном углу щерило зубы набитое чучело волчонка. Я подошёл ближе и увидел, что чучельник был настоящим мастером своего дела. Щенок выглядел как живой, даже лимонно желтые, стеклянные глаза, казалось, горят смертельным блеском.

— Прекрасная работа, — сказал я.

— Очень приятно, — кашлянул хозяин. — Разрешите, магистр, представлюсь. Я Йоахим Гунд[75], доктор медицины университета в Хез-хезроне и натуралист.

— Что привело учёного в такой городок? — вежливо спросил я.

— Позвольте, господа, — он кашлянул снова, — в другое помещение. Я не привык к гостям, потому здесь всё так выглядит…

— Я видывал и худшие вещи, — ответил я, а Смертух рассмеялся.

— Да, да. — Доктор явно побледнел, хотя и имел землистую кожу.

Комнатка, в которую он нас провёл, была тоже несказанно захламлённой, но, по крайней мере, в ней не воняло так сильно, как в большем помещении. Смертух и близнецы уселись на большом, обитом латунью сундуке, я развалился в потрёпанном кресле, а доктор примостился на табурете. Он выглядел как худая, заморенная голодом птица, которая вот-вот сорвётся в полёт.

— Чем могу вам служить, уважаемый магистр? — спросил он. — Может наливочки?

— Спасибо, — отказался я. — Легко, наверное, догадаться, что кончина Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдоффа и Петера Глабера — я хорошо запомнил имена, правда? — вызвала тревогу Святой Службы. Рад бы узнать, что человек учёный, как вы, думает об этих случаях?

— Ха! — Он потёр руки, хотя в помещении было тепло.

— Я с самого начала говорил, что Лоретта невиновна, но никто и слушать не хотел…

— Кому говорили? — заговорил невнятно Смертух, ибо как раз отгрызал себе ноготь.

— А-а… кому? — явно смешался доктор. — Так, вообще говорил. Это всё человеческая глупость. Байки. Вымыслы. Фантасмагории. — Он посмотрел на меня, как бы желая удостовериться, понимаю ли я последнее слово.

Я понял.

— Иными словами, ничего не случилось? — мягко улыбнулся я.

— Не то, чтобы ничего, ибо умерли. Но от естественных причин, магистр! Петер давно страдал от кашля и харкал кровью, Дитриху я не раз ставил пиявки, а Балбус обжирался до бесчувствия, а ведь у него были проблемы со стулом. Они вели плохой образ жизни, магистр. Нездоровый.

— Да-а, — покачал я головой. — А белые, толстые черви?

— Черви, — он выплюнул это слово, будто оно было неприличным. — Чего только людишки не придумают?

— Например, ваш брат, бургомистр, — намекнул я.

— Ну да, — нехотя признал он. — Но я в это не верю.

— Не верите, — повторил я, — ну что же… Вы позволите, мы осмотримся немного?

— Осмотритесь? — Он снова побледнел. — Я не знаю, имеете ли…

— Имеем, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Поверьте, имеем полное.

— Что ж. — Он в очередной раз потёр руки. Я заметил, что пальцы его покрыты синими и белыми пигментными пятнами. — Раз так…

— Раз так, то так, — улыбнулся я одними губами и встал. — Посмотрим сначала чердак и подвал.

— На чердаке только пыль, паутина и крысы, — быстро произнёс доктор. — Поверьте мне, вы лишь испачкаетесь и намучаетесь…

— Показывай этот чердак, — рявкнул Смертух.

— Нет, Смертух, спокойно, — сказал я. — Раз доктор говорит, что чердак такой неуютный, мы спустимся в подвал.

— В-вв подвал? — стал заикаться Йоахим Гунд.

— Почему нет? А, впрочем, — я сделал вид, что задумался. — Вы, доктор, покажете моим помощникам подвал, а я в это время осмотрюсь во дворе.

Я знал, что мы ничего не найдём ни в подвале, ни на чердаке. Доктор Гунд сознательно заводил нас в маленькую ловушку. Его беспокойство выглядело очень натуральным, но дал бы голову на отсечение, он лишь притворялся. Конечно, он был обеспокоен нашим визитом, но рассчитывал, что мы устанем, обыскивая подвал и чердак, и оставим его, наконец, в покое. В конце концов, он мог ожидать, что инквизиция, рано или поздно, посетит дом врача, чудака и алхимика. И всего этого он скрывать от нас не собирался. Реторт, опытов, экспериментов. Посмотрите, у меня ничего нет, что стоило бы утаивать, — казалось, он говорил. Очень хитро, любезные мои, но я чувствовал во всём этом фальшь.

Я вышел наружу и осмотрелся. Мёртвый пёс лежал на полпути к калитке, как мы его и оставили. Я направился на задний двор. Открыл дверку и заглянул в чулан, где лежали аккуратненько сложенные сосновые дрова и дубовые чурбаны с облезающей корой. У стены стояли вилы, грабли с выломанным средним зубом и заступ с лопатой, испачканной засохшей грязью. Ничего интересного.

В тени развесистого каштана я увидел аккуратно облицованный камнем колодец. Я поднял деревянную крышку и заглянул внутрь. В восьми, девяти футах подо мной блестело зеркальце воды. Я уже видывал тайники, размещённые под поверхностью воды в колодце, но мне не казалось, что у уважаемого доктора были силы и желание принимать ледяные ванны. Не говоря уже о том, что на гладкой стенке облицовки не было никаких скоб или креплений, что помогали бы при подъёме и спуске. Тогда где скрывалась пещера колдуна? Ха! Вот хороший вопрос. Неужели я всё-таки ошибался, и Йоахим Гунд не был таким хитрым, каким выглядел, и занимался чёрным делом в подвале либо на чердаке?

Я медленно пошёл вдоль деревянной ограды, а потом пересёк сад вдоль и поперёк, да наискосок. Ничего необычного. Заброшенный и весь в сорняках цветник, маленькие, сгнившие яблочки, коричневеющие в некошеной траве, несколько кротовин, пара десятков горстей лопнувших каштанов. Прогуливаясь, я внимательно смотрел под ноги, но повсюду победоносно буйствовали трава и сорняки. Я искал какой-нибудь след. Например, крышку, присыпанную землёй и заложенную вырезанным куском дёрна. Но не было ничего. Что ж, значит пришло время молитвы. Я преклонил колени под деревом и постарался освободить мысли. Я вслушивался в лёгкий шум ветра, который веял возле меня и сквозь меня.

— Отче наш, — начал я, — сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя как на небе, так и на земле.

Я закрыл глаза и мало-помалу чувствовал, как на меня нисходит Сила. Несмотря на зажмуренные веки, я начинал видеть. Ветки деревьев смутно виднелись среди каких-то зелёных и жёлтых проблесков.