Елена Корджева - Силы небесные
– Ты что, рехнулся? – Это Микаэль пробился сквозь толпу и тихонько, сквозь зубы прошипел Стефану в ухо.
– Нет, конечно. – Стефан постарался сохранять самообладание. После бессонной ночи получалось с трудом. – Он настоящий шаман, я проверил.
– И ты хочешь, чтобы я поверил, будто пляски с бубном у костра – это то, что поможет нам построить корабль по неземным технологиям? Ты хочешь, чтобы я поверил, что это новый Моисей со скрижалями?
«Ах, да. Микаэль же еврей. У них тоже все непросто».
Стефан обреченно вздохнул, приготовившись убеждать. Но собеседник отчего-то не стремился к спору. Проследив за его взглядом, Стефан обнаружил, что пес шамана, как бишь его, Суудар, почему-то больше не лежит в углу, а стоит рядом, глядя своими красными глазами прямо в черные как смоль зрачки Микаэля. Судя по всему, у пса дар убеждения оказался сильнее, чем у Стефана, ибо Микаэль обреченно махнул рукой и потянулся за шубой, чтобы идти во двор.
От костра в ночное небо летели искры. Но в отличие от звезд, неподвижно и холодно мерцавших в холодном зимнем небе, они стремительно взлетали ввысь, хаотично перемещаясь над гудящим пламенем и меняя цвет от бледно-золотистого до тускло-красного, прежде чем исчезнуть навсегда. «Насколько короток цикл жизни каждой искры по сравнению с вечными звездами, настолько сложен и непредсказуем ее полет», – рокотал бубен. И широко-широко на всю степь вторил мелодии гортанный голос шамана, уводя за собой каждого, распахнувшего душу древней мелодии.
Наваждение окончилось.
Костер еще тлел, временами рассыпая по поверхности стайку искр, мчащихся навстречу судьбе. Голос затих, оставив после себя глухой шепот бубна, рассыпающего по степи искры угасающей мелодии. Люди постепенно возвращались на землю оттуда, куда вознес их обряд. Вскоре у костра остались лишь двое – шаман с бубном, время от времени шептавшим вечную песню, и большой черный пес, чьи глаза отливали красным, а желтые пятна над ними загадочно мерцали во тьме.
– Невероятно! Как он это делал? – Еан выплеснул вопрос в воздух, вряд ли надеясь на ответ.
– Ты прав, сынок, это более чем невероятно. Этот человек умудрился сделать невозможное, причем так виртуозно, что если бы я сам не был тому свидетелем, то ни за что бы не поверил, что на этой планете возможно подобное. Но ты посмотри на результат! Видишь?
Еан направил восприятия вовне, стараясь прикоснуться к другим членам экспедиции, и ахнул: практически каждый из них вступил в контакт с одним из землян. Технически все было более чем объяснимо: земляне, подпавшие под очарование высокой эстетики, когда сама вечность, казалось, заглядывала в душу, распахнулись навстречу ей. Члены же космического десанта, также испытавшие на себе невыразимое обаяние музыки, неосознанно устремились на поиски того, что, обладая органами чувств, позволит им ощутить происходящее еще более глубоко. Тела, оставленные без присмотра, резонировали в такт музыке, облегчая задачу найти такое тело, чьи колебания наиболее полно раскрывали обряд. Каждый землянин, вернувшийся после обряда в свое тело, ощутил, что рядом с ним появился некто новый, неизвестный доселе, но достаточно дружественный, разделивший с ним радость полета к звездам. Эстетика объединяла, и тот, кто вместе с тобой разделил вдохновение полета, не мог быть врагом.
Шаман выполнил обещание.
Теперь на планете трудились сразу две команды – пришельцы, стремительно сновавшие между Землей и метрополией, буквально по битам переносящие сюда космические технологии, и земляне, воплощавшие в жизнь то, что навевали им сны. Создавались чертежи, строились необычные механизмы.
А в Швейцарии, в еще не до конца отремонтированном шале группа врачей старательно записывала формулы и методы, не так давно вернувшие к жизни Стефана Шумахера.
Проекты «Еxpectation» («Упование») и «Спасение» набирали обороты.
Ханс, что называется, воспользовался служебным положением и запретил Стефану даже думать о поездке в Швейцарию, намереваясь лично убедиться в безопасности шале. Там уже завершался ремонт, и все, что касалось сигнализации, требовалось устанавливать немедленно.
Вот где выпал шанс для Бруно, давно уже с вожделением смотревшего, как увлеченно играет Стефан новой игрушкой. На его уровне профессионализма любая работа воспринималась либо как интересная игра, либо как то, чем заниматься вовсе не следовало. Помимо того, что Стефан был лучшим другом, хакерское сердце никак не могло оставаться равнодушным к тайне, которой товарищ категорически не желал делиться. К тому же Швейцария – это центр Европы, а вовсе не какая-то там Монголия, о которой даже таблоиды не упоминают, а потому у Агнешки не должно быть ни единого аргумента «против». К тому же она и сама понимала, что столь креативная натура, как ее вторая половинка, вряд ли согласится долго выполнять роль пажа при королеве живописи, пусть даже и любимой.
У нее как раз завершилась выставка в Токио, и было очень логично по пути домой завернуть в гости к Стефану. Чем не повод закатить вечеринку?
Пока Карло усыплял бдительность Агнешки, рассыпаясь в комплиментах, друзья под специально заказанное по такому случаю пльзеньское пиво наобщались всласть.
А поскольку прямо с утра права на Бруно предъявили Ханс и пан Войта, то к Агнешке, чтобы не заскучала, приставили Сайду. Но, как оказалось, скучать никто и не собирался. Налюбовавшись восходом, молодая художница запросилась в степь. Доржоо долго уговаривать не пришлось.
Вернулась она в полном восторге. Ей хотелось писать. Красота степи и новые впечатления немедленно просились на холст.
Поскольку Бруно требовалось время, чтобы войти в курс дела, Карло озаботился помещением, и художница в тот же день оборудовала там студию. К счастью, оказалось, что непомерно больших требований у нее нет. Если таковые и были, интерес к новым возможностям победил, и Агнешка, вооружившись карандашом и альбомом, немедленно ринулась творить зарисовки.
Надо ли говорить, что Бруно использовал каждый миг творческого порыва жены для дела, по которому изрядно стосковался? К тому же переполненная впечатлениями Агнешка взахлеб рассказывала по вечерам о своих впечатлениях, совершенно не интересуясь, чем занимается ее муж. Что, безусловно, шло на пользу секретности проекта.
Все торопились и пахали, как черти. Стефан все угрызался, что никак не может выкроить время для гостьи. Стыдно сказать: словно они не на одной территории, а на разных материках. Наконец, мучимый совестью, он добрался до студии – и не поверил своим глазам: все помещение заполняли холсты. К счастью, Агнешка даже не заметила долгого отсутствия Стефана и, не прекращая работы, помахала рукой с кистью, предлагая посмотреть на картины.
Он ожидал увидеть картинки – и остановился, ошеломленный энергетикой, которая обрушивалась с каждого холста. В картинах кипела жизнь. Взгляд выхватывал знакомые лица: вот Сайда с Доржоо скачут по степи на низеньких монгольских лошадках. А вот снова Сайда, чьи развевающиеся волосы наводят на мысль об амазонках. Он обходил студию по периметру, останавливаясь перед каждой работой.
Вдруг он встал как вкопанный. На него смотрела незнакомка. Умом Стефан понимал, что это всего-навсего холст, но глаза оттуда смотрели прямо в душу. И казалось, что-то очень хотели сказать…
Он стоял как громом пораженный и не cразу услышал, как Еан выдохнул: «Алита».
Его друг старался при посторонних разговоры не заводить, но сейчас, как видно, впечатление оказалось очень сильным.
«Ты уверен?»
«Конечно! Это ее лицо! Но я ее такой не видел, это не мое воспоминание». – Еан, похоже, не мог прийти в себя.
«То есть?»
«Это точно Алита, но я не помню ее такой… Здесь она как будто старше, что ли».
Больше всего Стефана поразило, что его всезнающий друг пребывал в растерянности.
– Кто это? – Почему-то голос внезапно охрип.
– Не знаю, – пожала плечами Агнешка. – Она мне приснилась. Приснилась и захотела, чтобы я написала портрет.
– Так бывает?
– До сих пор не было. Но все когда-то случается в первый раз. Она мне две ночи подряд снилась.
«Вот что значит талант», – восхитился Стефан, впервые в жизни понимая, что для вдохновения не обязательно видеть глазами – для этого есть материи куда более тонкие.
Переполненный впечатлением, он не смог найти в себе силы продолжать осмотр и спешно ретировался.
А глаза Алиты продолжали смотреть прямо в душу, не позволяя забыть, что именно ее нужно скорее спасать.
А значит, вновь надо погружаться в дела.
Наконец Ханс заявил, что Бруно готов. Покрасневшие глаза приятеля явно выдавали нарушение трудовой дисциплины. Зато он светился счастьем: наконец-то появилось достойное дело.
– Посидим? – Предложение звучало более чем уместно.
После пары бокалов пльзеньского Бруно разоткровенничался:
