Елена Блонди - Хаидэ

И, помедлив, он заговорил. Медленно паря, прыгнул в прошлое, то, что не нарушалось снами и переходами из одного времени в другое, встал на опушке деревни маримму и там, возле маленького костра, взял в черную руку тонкую кисть мем-сах, освобождая ее от парчовых складок. Повел за собой, впервые и сам твердо ступая дорогой последовательных событий.

… - Ей было меньше лет, чем сейчас Матаре, когда она приказала мне стать ее мужем. Как тут у матайа — всего лишь маленьким мужем, перед своей настоящей свадьбой. Один раз, достойная, всего один раз. А потом она жила там, я был ей другом и рабом одновременно, защитником, назначенным судьбой. И когда она, все глубже погружаясь в ленивый сон той жизни, приказала мне уйти…

— Ты ушел? — голос мем-сах стал неприятно резким, — ушел?

— Да, — удивленно подтвердил Нуба, — а как не уйти? Я стал не нужен. Помеха. Она обходила меня и прятала глаза. Перестала говорить со мной из головы в голову. А потом сказала…

— Неважно, что сказала! Прости, кари, но — говори нужное, солнце садится.

— Я ушел, — сказал Нуба, собираясь с мыслями, — да, ушел. Я был как келото, что бродят ночами, пустые внутри, растеряв мозги и сердца. Шел и шел. И мне было все равно. Я думал вернуться к маримму, но кем? Потеряв судьбу, я не мог стать учителем, а из учеников я вырос. Жил в разных местах, — я силен и нанимался на работу. У меня даже были женщины, но они все бежали от меня, после двух-трех ночей. Говорили — скучно. Да я и радовался, потому что мне было скучно с ними.

— А знаешь почему? Ни одна из них не предала и ни одну ты не спасал. Вот свою Матару ты родил, как рожают женщины младенцев — в муках, ненавидя за боль. И оттого полюбил.

— Как дочь?

— Как дочь, — согласилась женщина.

… - А потом старик, на которого я работал, продал меня. В одно страшное место.

— Не говори какое, — поспешно прервала его мем-сах, — пусть те, кто там, не ищут к нам дорогу.

— Да. И там я встретил Матару. Ее заставили сделать так, что я принял ее за Хаидэ, и закричал, открывая им дорогу в ее душу и голову. Когда мы бежали, с Матарой, я закрыл себя, наглухо. Отгородил от прежней жизни, чтоб не навредить любимой. Потому что если я буду звать ее, они станут ходить в ее сердце, как муравьи ходят по стволу дерева — без перерыва. И все там сожрут. А недавно, — он тряхнул головой, отворачивая лицо от света, — та, что превращала Матару, явилась в мой сон. Чтоб рассказать. Хаидэ родила сына. А еще — полюбила. Ты понимаешь, мем-сах? Нет пути назад, никогда! У нее старый муж, но рядом с ней молодой, сильный и красивый мужчина, что не сводит с нее глаз. И она думает о нем. Нет надежды, ничего нет. Только радость Матары, когда я прихожу и приношу ей сушеных фиников. Она их любит.

Солнце тускнело, теряя свет. И в тишине прозвучал мягкий голос мем-сах Каассы.

— Мне жаль, кари Нуба, что я не твоя возлюбленная Хаидэ. И что мы не на берегу того холодного моря. Если бы я была она, то встала бы навстречу тебе, любимый. Побежала, протягивая руки…

— Да.

— И взяв самый большой горшок в доме, разбила его о твою глупую башку.

Она встала, скидывая с плеч верхний плащ, и он упал, зашуршав, как крылья большого жука. Заходила по маленькой хижине, резко поворачиваясь, наступая на подол и выдергивая его из-под расшитых башмаков.

— Мне было пятнадцать, когда меня отдали саха Акоя. И я любила его. О, он был силен и красив, весел и щедр. Он отдал мне сад своего отца и свою любовь отдал тоже. А потом ушел в свой поход, оставив нас в маленьком доме. Меня и своего нерожденного сына. Он складно говорил об опасностях военной жизни и я… я кивала, послушная мужу. Осталась растить его сад. И его первенца. Нам хватало места в доме, чуть большем, чем твоя хижина. А по ночам… я проклинала его и его мужские дела и свершения. Теперь мне тридцать восемь. Я могу снять все семь супружеских плащей, чтоб ты увидел, как я стройна и как высока моя грудь. Но саха Акоя уже ничего не может. Так сложилась наша судьба. Я женщина, кари, и я знаю, о чем думают девочки. Ни о чем, дружок. Их юные головы забиты честностью и любовью ко всему миру. А потом женское время приходит к концу. И вот на тахте лежит тихий муж, обнимая ланнисти.

Твоя Хаидэ давно забыла бы тебя, герой, если бы не любила! А ты ушел, как телок, подчиняясь мычанию матери коровы. Убрел в пустоту, уходя все дальше, оставил ее наедине с ее тоской и телесной жаждой. Ты хоть представляешь, сколько времени тебе теперь возвращаться?

— Возвращаться? — спросив, Нуба забыл закрыть рот и сидел так, провожая глазами сердитую женскую фигуру.

— И еще один горшок об твою голову! — закричала мем-сах, — конечно, возвращаться! Одну луну в пути, две, три, да сколько надо.

— А если я приду, а там она и этот? И они…

— Если, если! Если бы саха Акоя взял меня с собой, я жила бы в его палатке, пыльная и грязная, или ехала бы с обозом вместе с другими женами следом за войском, терпела бы лишения и может быть, через два года запросилась обратно. И ждала бы его, зная, что все испробовано! Вечно вы бережете не то, что нужно. А всего-то нужно было тебе послушать свои мозги, а не прятаться за мозги девчонки.

— Она уже не девчонка!

— Сейчас да. И она звала тебя!

— Да…

Он вдруг спохватился, что давно стоит и орет на гостью, нависая над ней. И та, подняв бронзовое лицо, тоже выкрикивает ему свои слова.

Нуба поднял перед собой раскрытые ладони.

— Прости, мем-сах, прости, я кричал. Но и ты хороша. Мы кидаем друг другу слова, и нет в них особого смысла. То надо слушаться вас, женщин, то не надо. То это плохо, а то вдруг хорошо.

— А нет готовых советов, кари. Я говорю о себе, потому что мне жалко себя, но мне жалко и твою Хаидэ. И Матару тоже. Дети любят. И у них есть возможность начать жизнь. Может быть, лучшую, чем наша. И всем будет хорошо. Я получу внуков, почти сыновей. Матара — любимого, а Церет счастье. А ты, ну тебе твоя милая давно приготовила пару горшков, чтоб разбить о башку и поверь, ты будешь счастлив слушать, как она честит тебя за то, что предал. И чем быстрее ты отправишься, тем лучше для всех.

— Я скажу Матаре. Сегодня же.

— Нет.

Он застыл.

— Нет?

Мем-сах потянула его за руку и села рядом на лавку. Похлопала по руке ладонью.

— Я видела, как Матара собирает стручки кестана. Это делает каждая женщина, когда хочет понести от мужа. Она решила, как когда-то решила твоя глупая Хаидэ. Завтра луна умрет и Матара придет к тебе ночью. И если не возьмешь ее, возненавидит тебя. Ты поезжай с обозом, кари. А с дороги пришлешь весточку. К тому времени девочка уже будет жить у нас и Церет сумеет утешить ее. Конечно, лучше бы она подумала, что ты умер. Что тебя сожрала лихорадка в пути. Тогда навсегда ты остался бы героем в ее сердце. Но ведь не решишься, струсишь. Так поезжай по моему приказу.