Мишель Роман - Джонни Рики Звезда (СИ)

После, женщина предложила ему прогуляться, сходить в парк развлечений, намекая на тот чудесный день из его детства, когда они прекрасно провели время вместе, но подойдя к окну, выходящему на Шап-терн стрит, она изменилась. Беспокойство и тревога пронзили ее образ, тени от непогоды, взявшейся из неоткуда и воцарившейся на улице, пали на ее лицо, словно неудачные разводы грима.

Джонни подошел к матери и плечом к плечу они смотрели через стекло на помрачневший двор, с его бетонными клумбами и двумя покосившимися уличными фонарями. «Эту улицу ничто не изменит» — подумалось Джонатану. И когда он увидел сидящих на старой лавке, внутри, него что-то оборвалось.

Снова они. Та самая троица.

Они как грехи, всегда следуют по пятам.

Они не уничтожаемы. Или… Джонни просто не пробовал?

— Они выглядят не слишком приветливо. — металлическим голосом, воинственно проговорила мать.

— Да уж… и не говори! — ему ни в коем случаи не хотелось рассказывать матери, о случившемся в ночном клубе и он мысленно поблагодарил тех мерзавцев на лавке, за то, что не били его по лицу, чтобы его матери не пришлось лить слезы.

— До чего же некоторые личности пропитаны жестокостью, словно они никогда не были младенцами, обитающими на небесах и ждущими своей очереди попасть на эту землю. Словно они приходят откуда-то еще, из самых низов и приносят миру скорбь. — женщина рассуждала вслух — меньше для ушей сына и больше для парней на улице.

— Ну, хватит, здесь не на что смотреть. Не на что. — она отошла от окна и обхватив плече сына, отвела от окна. — Чудесный сегодня день, не правда ли? — она улыбнулась, погладила сына по волосам.

— Совсем длинные. — заметил он, когда она игриво подергала его за челку нависшую над глазами.

— Говорят, что волосы накапливают всю отрицательную энергию, произошедших с нами неприятностей. — мать игриво усмехнулась, изобразив пальцами ножницы поднесенные к его волосам.

— Нет, мам! — взмолился Джонатан, осознав, что она ему предлагает. — Только не челку! — хотя в это самое мгновение уже чувствовал, что очень хочет измениться.

— Перемены всегда к лучшему, Джонатан! А я тебе в этом помогу, если ты решишься.

Он немного постоял в нерешительности; поднимая глаза то на челку, то переводя их на мать, и в итоге с улыбкой согласился подстричься.

Подстригаться с матерью было здорово. Они шутили, рассказывали друг другу какие-то простые, не призывающие к осмыслению истории, пока женщина кромсала волосы сына большими металлическими ножницами. Затем она отыскала старинную (но по-прежнему хорошо стригущую) электрическую машинку и подровняла все неровности оставленные ножницами. Оказалось, что в детстве мать Джонни хотела стать парикмахером и экспериментировала на куклах. «К концу стрижки они все у меня были лысыми!» — хохоча, призналась она.

Когда мать официально объявила работу законченной и стряхнула волосы с полотенца, в которое была обернута шея сына, она задержала его на месте, не давая возможности подойти к зеркалу.

— Таким ты можешь быть. Всегда. Если ты особенный и тем более, если ты отдаешь себе в этом отчет, не обязательно подчеркивать это особенным внешним видом. В конце концов, наш внешний вид — это всего лишь оболочка. А ее можно менять. — женщина сдула с носа сына явно мешавшую ему волосинку и осторожно подвела к зеркалу в ванной комнате.

Когда Джонни медленно поднял глаза и увидел свое лицо, полностью открытым и не уродуемым занавеской из волос, он застыл от восхищения. Словно бы в какой-то метафоричной, идеализированной реальности он повстречался со своим двойником, нет с лучшей копией самого себя. Те же чувства, тот же багаж прошлого за плечами, но смотрит на него совершенно иной человек. Будто бы способный прожить часть жизни отмеренной ему, с куда большим успехом, сделать то, на что «старый» Джонатан ни за что не решился бы. Джонни сиял от восхищения и не мог оторвать глаз от прекрасного незнакомца, со знакомыми чертами. А всего то и стоило, что подстричься…

— Знаешь, мам, а на счет прошлого спрятанного в волосах… или как там, думаю в этом, что-то есть!

— Мама, плохого не посоветует! — она ему по девичьи подмигнула и игриво потрепала по коротким волосам, словно проверяя, не отросли ли те, чудесным образом, за считанные минуты.

— Ну вот, теперь, когда ты прошел через обновление, нет ли какого-нибудь человека, с которым тебе хотелось бы поделиться эмоциями!? — они, рука об руку шли через всю их квартирку, словно прогуливаясь по саду какого-нибудь средневекового замка. И когда Джонни подумал, что сейчас они остановятся в комнате матери, женщина, поторапливаясь, провела сына мимо нее.

Почему она не хочет туда входить? Опасается? Но чего?

А может быть, как только она окажется в своей комнате, снова вернется безумие?

— Ну… позвоню попозже Тиф, она уж точно умрет от потрясения!

— Нет, я не о таком человеке. Я о ком-то более важном для тебя, таком, который живет с сердце.

Джонни поежился от неловкости момента, раньше он всегда представлял, как это замечательно беседовать с матерью о парнях, но на деле оказалось немного странновато.

— Не смущайся. Это же твой день! Забыл? Сегодня должно происходить все самое прекрасное и необычное.

— Мам, ты, кажется, забыла, когда у меня день рождения? Оно не сегодня! — ухмыльнулся Джонни.

— Я просто хочу, чтобы ты ощутил сегодня все, что всегда запрещал себя ощущать. Быть счастливым! Хорошие дни коротки, мой милый. Короче чем самый длинный сон. — она оставила Джонни у порога его комнаты, а сама пошла обратно в столовую.

Он действительно принялся размышлять о каком-нибудь особенном человеке из прошлого. Все парни о ком он вспомнил, ни представляли для него ничего особенного, обычные такие способы удовлетворить сексуальные потребности. Секс. Секс. Секс. Никакой романтики. Никаких чувств. Никаких эмоций. Никакого любовного безумия. Никаких опасных страстей. Ничего. Осознав это, ему сделалось до невозможности неуютно, находится наедине с собой, некуда было отвести глаза, ни на кого не перевести внимания. Только он и он. Одинокий. Чудовищно одинокий и даже не ждущий упокоения в любви.

Джонни присел на край кровати и взял в руки старого медведя. Одноглазый такой, который найдется наверняка в комнате любого молодого человека, еще не спрятавшего свои детские вещи на чердаке или в чулане. И тут оно пришло, то самое искомое воспоминание из прошлого, по типу того, от которого становится не стыдно за себя в давно минувших днях, где не сделал, что хотелось на самом деле.