Андрей Дашков - Оазис Джудекка

Они были похожи на звездные скопления в зоне Стеклянных Меридианов, однако я сразу понял, что это не звезды. Среди россыпей неподвижных огней мелькали цепочки бегущих. Кое-где они образовывали более или менее правильные фигуры, а также выстраивались в ряды. Лабиринт стал полупрозрачным, будто исчезающий скелет реальности. Острова искусственного света, открывшиеся подо мною, омывались океаном тьмы и были заключены в гигантскую металлическую раковину.

Вдруг до меня дошло, что это такое. Город, многомиллионный город. Один из тех погибших городов, что описаны в Новейшем Завете. Метастаз смертельно больной цивилизации…

Внезапно огни начали гаснуть.

– Эй, что происходит? – спросил я у карлика.

– Он исчезает. Ты же этого хотел!

– Хочешь сказать, сон закончился?

– Идиот! Он действительно исчезает!

Как он мне надоел! Но до меня еще не дошло, что взывать к логике бесполезно. Надо было выбросить свой разум в пропасть, разверзшуюся подо мной. Чуть позже я нашел отличный способ сделать это.

– Скажи хотя бы, что это такое? – закричал я, ударив ногой по металлическим перилам.

– Эй, дядя, не ломай памятник, – строго сказал карлик. – Это Мост Вздохов.

– Куда он ведет?

– Безразлично. Ты будешь идти всю свою жизнь и умрешь раньше, чем придешь куда-нибудь.

– Что же мне тогда делать?

– Прыгать с моста, – посоветовал карлик и тут же показал пример, подтверждая свои слова действием.

Я не успел его схватить. Он ловко проскользнул между прутьями перил и полетел вниз. При этом он дико хохотал и кривлялся. Я смотрел на его уменьшающуюся и стремительно стареющую фигурку, пока она не превратилась в скелет, в пятнышко, в точку…

А затем я прыгнул вслед за ним…

35

СНЫ ОБОРОТНЯ: ОТЫГРАННАЯ ВЕЧНОСТЬ

Еще во время своего первого перехода через Железную пустыню он пристрастился к картишкам. А чем еще было заниматься долгими холодными ночами, особенно когда отключались звезды? Оставалось только найти воронку газовой горелки и коротать ночь при голубоватом свете за игрой со старухой. Та никогда не жульничала, это верно, но играла прекрасно, и чаще он оставался в дураках.

Как-то раз, в приступе черной меланхолии, он предложил старухе играть на дни его жизни, думая, что таким образом можно победить тоску и заполнить пустоту. Напрасно он так думал. Тоска всего лишь приобретала омерзительный траурно-коричневый оттенок с багровой каймой приближающегося безумия по краям…

Кроме того, он знал не так уж много игр для двоих, и вскоре они наскучили ему. Три колоды были затрепаны и истерты до дыр, а достать новую оказалось непросто. Последнюю, с порнографическими картинками, он приобрел в лавке одноногого старика, отдав взамен четыре дыхания. За стариком присматривал говорящий ворон. Собственно, ворон и назначал цену, а старик только согласно кивал и ухмылялся.

Вообще-то Парис предпочел бы что-нибудь поскромнее и менее возбуждающее, чем голые красотки из оазиса Земля, но выбора не было. Как ни странно, с новой колодой дела пошли немного лучше. Он отыграл у старухи девять тысяч лет. Это удовлетворило его, хоть он и не знал, что будет делать с такой прорвой времени…

36

ФРАГМЕНТЫ ПАМЯТИ: ЗАМОК

Замок был огромен. Замок был прекрасен. Идеальное место для хранения многовековой тайны. Здесь могло произойти все самое лучшее и все самое худшее.

Замок был стар. Замок был юн. Если уметь смотреть, сквозь древнюю кладку проступало нечто более прочное, чем слежавшаяся крупа секунд. Безвременье стало утешением. Замок выглядел как часть планеты – то ли молочная железа для вскармливания младенцев новой, жизнеспособной расы, то ли злокачественная опухоль на ее дряхлеющем теле. Остров, пребывающий неизменным в непоправимо текучем мире; на нем будто почила благодатная тень ускользнувших за горизонт облаков. Затерянный храм, погруженный в жутковатую тишину…

Немало других сравнений пришло в голову Лоуну, пока он рассматривал замок из окна экипажа (между прочим, настоящего конного экипажа – вначале он расценил этот штришок как чистейший выпендреж турагентства). Дез сидела рядом, явно ощущая его тихий восторг, но молчала и только улыбалась. По мнению Лоуна, ее улыбка была в тысячу раз загадочнее, чем пресловутая улыбка Моны Лизы, ведь Мона Лиза, кажется, никого не убивала. А Дезире проводила на тот свет многих…

Но к чему эти печальные мысли? Перед ним было чудо старинной архитектуры, окруженное упадочным орнаментом послевоенной послеприроды…

37

Я летел вниз, и лабиринт подо мной неуловимо менялся, но скорее всего менялось мое восприятие. Пространство распадалось на фрагменты, как ничем не скрепленная мозаика, а осколки сжимались и превращались в мельчайшие капли тумана. Этот туман и был реальностью – плотной, липкой, искаженной до нераспознаваемости, тормозящей мой полет. Вскоре я уже не мог понять: то ли я падаю сквозь него, то ли новая волна галлюцинаций омывает мозг.

Зашевелился потревоженный Оборотень…

Поднимая голову, я «видел» темные силуэты, летевшие вслед за мной: Сирену, старуху, счастливчика. Дьявольщина, я не мог поверить, что потащил за собой к смерти или просветлению и своих призрачных спутников! Или они тоже прыгнули с моста? Или это я – призрак?! Что ж, посмотрим, кто исчезнет первым…

«Туман» начал рассеиваться, вернее, расслаиваться. В нем образовывались чередующиеся темные и светлые участки; все это напоминало… ну да! – горизонтали, которые я видел будто с огромного расстояния, проносясь мимо.

Но вот они ближе, ближе… «Туман» превратился в росу, щедро покрывшую безжизненную изнанку: в каждой капле сверкала расколдованная реальность.

Моя родина… Я вернулся. Монсальват… Я узнал тебя. Ты был устроен намного сложнее, чем воображал раньше мой скудный ум. Не могу сказать, что ты был бесконечен: я слишком ничтожен, чтобы судить об этом. Но зато ты показал мне свое прошлое (или будущее?). Оно вместилось в мою коротенькую жизнь. Я понимал, что не каждому дано прикоснуться к тайне вечности. И что это было на самом деле: проклятие или дар?

По мере своего замедляющегося падения я замечал изменения, которые позволяли воочию судить о том, что мир стареет. Меня будто выдернули из потока времени, и я смотрел на все со стороны. Жизнь проходила мимо…

Вещи выглядели архаичными, древними, искаженными; интерьеры замка становились все более причудливыми, но сама обстановка ветшала, словно разъедаемая раком плоть или одежда, которую носили слишком долго. Возникало странное и жутковатое ощущение, что мы не только спускаемся в какой-то беспредельный лабиринт пространства, лишенный тупиков, но и погружаемся в глубины истории, пронзаем ее слоеный пирог со слишком большой скоростью и в запретном направлении. Да – слишком быстро, чтобы не ожесточилось сердце. Когда видишь бесцельность и тщету всех усилий, поневоле становишься циником.