С. Браун - Живые зомби

Удобно расположившись в кресле в окружении ничего не подозревающих живых, улыбаюсь и жду, когда мы тронемся в путь. Однако автобус все стоит и стоит, и я замечаю, как водитель наблюдает за мной в зеркало, а затем чувствую на себе и другие взгляды. Они понимают, со мной что-то неладно, но не улавливают, в чем дело, ведь лежащий на поверхности ответ отпадает сам собой. Зомби сроду не попытается сесть в автобус. И все же они чувствуют что-то необычное, хотя разобраться в происходящем не могут.

Так я думаю про себя.

Водитель включает передачу, и дверь с шипением закрывается. Автобус, громко пукнув гидравликой, отчаливает от остановки, и я еду к Энни.

В последний раз я видел дочь месяца четыре назад. Порой мне даже трудно припомнить, как она выглядит, и мысль, что я снова встречусь с ней — увижу ее улыбку, услышу смех, — очень волнует. Скорее бы уже приехать!

При жизни я не пользовался общественным транспортом округа Санта-Крус и теперь понимаю почему.

Сиденья здесь не намного мягче, чем стулья в средневековой камере пыток, автобус останавливается через каждые две минуты, от многих пассажиров разит покрепче моего. По запаху меня здесь точно не вычислят.

Подъезжаем к остановке в Соквел-виллидж напротив культурного центра, где собирается наша группа. Смотрю в окно на прохожих, на автомобили. Никто и не догадывается, что среди них зомби — вот он, расселся в автобусе и нагло попирает все законы своего существования.

Отвык я спокойно наслаждаться поездками по городу при дневном свете, и меня не покидает чувство нереальности происходящего — словно я совершаю внетелесное путешествие, а самого меня здесь и нет вовсе. Хотя с другой стороны, все мое бытие сейчас нечто вроде внетелесного путешествия.

На следующей остановке входит мать с ребенком. Женщина выглядит так, будто дня три не смыкала глаз и знает, что вряд ли скоро ей удастся поспать. Судя по всему, причина ее бессонницы — отпрыск лет восьми-девяти.

Мальчик вспрыгивает на ступени подножки, грузно приземляясь одновременно на обе ноги, как борец Всемирной федерации реслинга. Каждое такое приземление сопровождается оглушительными звуковыми эффектами.

— Ронни, прекрати, пожалуйста, — просит мать.

Ронни, добравшийся до верхней ступеньки, продолжает подпрыгивать и изображать взрывы.

Из-за таких, как Ронни, в школах и следует ввести предмет «контрацепция».

Женщина расплачивается за проезд, глядя на водителя усталым, извиняющимся взглядом, а Ронни в это время летит по проходу в конец салона.

— Ронни! — обернувшись, кричит ему мать.

Автобус трогается, и она идет вслед за сыном, а я тем временем гляжу в окно, думаю о том, куда еду, и не могу сдержать улыбку. Скорее бы увидеть Энни! Пожалуй, она не готова к тому, что папа накладывает на лицо грим, чтобы скрыть признаки разложения, но это ничего. Не хочу пугать ее. Возможно, она даже не узнает, что я приехал — ну и пусть. Только одним бы глазком взглянуть на Энни, на ее улыбку, убедиться, что с ней все нормально, что она здорова и счастлива. Вот и все.

Город остается позади, мысли об Энни успокаивают. И тут внизу начинается какая-то возня.

— Ронни, иди сюда!

Опускаю взгляд: на полу между моими ногами лежит Ронни с выражением злобного гремлина на лице, язык высунут, полные лукавства глаза устремлены прямо на меня. В это мгновение раздается истошный вопль.

Вот тебе и съездил в Монтерей.

Секунду спустя в проходе рядом со мной возникает мать Ронни, кричит и пытается вытащить своего ревущего сына, который извивается, как рыба в сети. Сидящий впереди мужчина оборачивается проверить, из-за чего сыр-бор. Его взгляд задерживается на мне, глаза лезут на лоб, и с криком: «Черт! Тут зомби!» он вскакивает с места.

Далее следует свистопляска. Все пассажиры срываются с мест и, расталкивая друг друга, рвутся к выходу. Ронни все еще в истерике на полу, а его мамаша в страхе пятится и кричит:

— Ронни! Ронни! Помогите моему ребенку!

Добрая доза риталина — вот что поможет твоему ребенку. Шоковая терапия тоже не помешала бы.

Автобус замедляет ход и останавливается у обочины, водитель по рации что-то лихорадочно объясняет диспетчеру. Все пялятся на меня, орут, визжат, чертыхаются, спеша выбраться наружу, либо стоят, остолбенев от страха. Толпа живых напугана одним-единственным беззащитным зомби.

Жаль, конечно, что поездка к Энни окончилась ничем, и все-таки я начинаю смеяться. Хотя вряд ли это можно назвать смехом — так тяжело и напряженно дышат в трубку хулиганы, когда звонят вам по телефону, — но все вокруг настолько шокированы, что смех разбирает меня еще больше.

Ронни перестал вопить, свернулся калачиком и скулит. Из автобуса выскочили все, включая водителя. Осталась только мать Ронни. Она стоит в начале прохода и смотрит то на меня, то на выход — никак не решит, что ей делать. Сейчас еще подумают, что маленький Ронни у меня в заложниках!.. Я встаю, отхожу на несколько рядов назад и снова усаживаюсь. Наконец, собравшись с духом, мамаша уводит своего сыночка, и я остаюсь в одиночестве.

Со всех сторон доносится вой сирен. Возможно, мне следовало бы выйти из автобуса и сдаться, не причиняя никому лишних хлопот, но этим я как бы признаю вину, а я всего-то хотел увидеться с дочерью.

Поэтому я прохожу вперед по салону и на первом ряду ожидаю прибытия службы отлова животных, глядя на мокнущих под дождем людей и размышляя об Энни и о том, как взбесится отец.

Глава 27

На маркерной доске царапаю слова так, чтобы их не увидел Тед, а сам краем глаза наблюдаю, как он с отвращением и одновременно с интересом меня изучает.

— Что вы чувствуете сегодня, Эндрю?

Поднимаю доску, на ней написано: «Что вы чувствуете сегодня, Тед?».

Какой же он предсказуемый.

Вяло усмехнувшись, Тед смотрит на меня с деланной улыбкой. А может, просто решил продемонстрировать новые коронки.

…двенадцать… тринадцать… четырнадцать…

— Как я понимаю, недавно вы пережили небольшое приключение, — говорит он.

«Не совсем», — пишу в ответ я.

— А ваши родители считают по-другому.

Мои родители.

После неудачной поездки в автобусе родители два дня не забирали меня из приюта для животных. Тамошние волонтеры и штатный персонал проявляют ко мне большее внимание и уважение, чем многие живые, поэтому я рад случаю выбраться из своего погреба. К тому же собачья еда у них очень вкусная.

Знаю, отец хотел преподать мне урок, но доказал только, что он сам лишен сострадания. Я оскорбляю его чувства и действую ему на нервы. Я для него обуза, как социальная, так и экономическая. Ему приятнее увидеть не счастливую улыбку на моем лице, а личинок, пожирающих мое тело.