Чарльз Де Линт - Призраки в Сети

До встречи с Саскией у меня дела шли не намного лучше. Архетипом всех романов Кристи Риделла была история с женщиной по имени Таллула. Я называл ее Талли. Все было замечательно, но дело в том, что она ощущала себя душой этого города. И она оставила меня, потому что город стал жестким, следовательно, и она должна была стать жестче, чтобы выжить. А любовь ко мне как-то ослабляла и размягчала ее.

Из нас троих только у Пэдди была нормальная личная жизнь, — по крайней мере, насколько нам было известно. «Да, и посмотрите, во что это вылилось», — сказал я психотерапевту, когда она сообщила мне об этом. Она покачала головой и спросила меня, не хочу ли я поговорить об этом.

— Нет, ничего такого, — ответил я Джорди. — Мы не ссорились.

— Тогда в чем дело? Должна же быть какая-то причина тому, чтобы она ушла и оставила тебя.

— Не знаю, как тебе это объяснить, — отвечаю я. — Ты решишь, что я морочу тебе голову.

Было как раньше, в детстве, когда я рассказывал ему всякие бредни про оборотней и прочую дурь. Стало гораздо труднее, когда я понял, что в мире действительно есть много больше того, что мы видим простым глазом. Не то чтобы и его слегка не задело это самое необъяснимое, но с него все это обычно стекало как с гуся вода.

— Расскажи, а там посмотрим.

Итак, прокашлявшись, я начинаю.

Я стараюсь не смотреть на него, рассказывая. Не хочу видеть его реакции. Мне хочется поскорее закончить — выговорить все и тогда уже понять по его лицу, что он мне не верит.

Жаль, что нельзя это записать. Вот что на самом деле для меня писательство — лечение. Все равно, что это: дневники или описания отдельных удивительных случаев из рубрики «Жизнь — странная штука». Когда я что-то записываю, я начинаю это понимать. Это не решает моих проблем. Но, по крайней мере, они становятся мне понятны.

— Боже мой! — произносит он, когда я заканчиваю.

— Послушай… — начинаю я, когда вижу, как он встает из-за стола.

Мне кажется, что он сейчас направится к двери, что он просто перешагнет меня и мои вымороченные проблемы и уйдет раз и навсегда. Но он идет в мой кабинет. Останавливается на пороге и смотрит на обломки компьютера. Я стою у него за спиной в коридоре, курю очередную сигарету и смотрю ему в затылок.

— Она рассказывала мне о своем контакте с этим сайтом, — говорит он, не оборачиваясь. — Не помню где и когда, но это было уже после того, как вы стали жить вместе. И она сказала то же самое, что и ты сейчас, — что я ей не поверю.

— А ты поверил?

Джорди качает головой. Он подходит к столу, ощупывает остатки компьютера. Потом поворачивается ко мне:

— Мне тогда показалось, что она сама не до конца в это верит.

— Да не объясняй, я понимаю. Чем дальше она отходила от своего так называемого рождения, тем меньше чувствовала с ним связь.

— Это было так странно.

— Да, я знаю.

Я ищу, куда бы стряхнуть длинный столбик пепла сигареты, и, не найдя ничего, стряхиваю себе в ладонь.

— А теперь веришь? — спрашиваю я.

Он вздыхает:

— С чего бы тебе врать мне?

— Хотел бы я, чтобы все это было выдумкой!

Я возвращаюсь на кухню, чтобы выбросить окурок и взять новую сигарету. На этот раз, возвращаясь в кабинет, я прихватываю с собой блюдечко-пепельницу. Джорди сидит в кресле, в котором пару часов назад сидела она. Я сажусь во второе кресло, но не кладу ноги на оттоманку, как всегда делал при ней.

— Так что нам делать? — спрашивает он.

— Даже не знаю, с какого конца взяться.

— Можно поговорить с Джо.

Джозеф Шалый Пес — это приятель Джилли, который большую часть времени проводит в Мире Духов, лежащем за границей того мира, где живем все мы. Если верить Джилли, то он и сам оттуда родом, а вовсе не из долины Кикаха, как думают все.

— Он, вообще-то, не технарь, — возражаю я.

— А как насчет профессора?

А, профессор! Брэмли Дейпл. Много лет преподавал в Университете Батлера, сейчас на пенсии. Мой соратник по изучению таинственного, он — Дон Жуан, а я — Кастанеда. Он был первым из встреченных мной взрослых, кто всерьез воспринял мой интерес к таким вещам. Профессор преподавал историю искусств, но сердце его всегда принадлежало мифологии и фольклору. «Должен быть курс Тайны, — бывало, говорил он. — Феи, призраки, привидения, домовые, гоблины и все такое. Это история параллельна той, что преподается, и не менее важна».

— Да он в компьютерах понимает еще меньше, чем я, — говорю я. — То есть он, конечно, работает на компьютере, пользуется Интернетом, участвует в черт знает скольких электронных диспутах, но в «железе» не разбирается. А уж о программном обеспечении и говорить нечего. Я в жизни не встречал человека менее способного сделать даже обычную инсталляцию. И, кроме того, его послушать, так компьютеры и Интернет — это просто неизбежное зло, которое специально изобрели, чтобы его помучить.

— А как же те исследования, которыми вы в последнее время занимались? Они разве не заинтересовали его?

— Он не верит, что это сколько-нибудь важно. Что это… настоящее. По крайней мере, его это занимает меньше, чем устное народное творчество и сказки.

Разговаривая, я стараюсь не смотреть на свой стол и на обломки компьютера. Стоит мне взглянуть туда, как чувство потери пронзает меня с такой силой, что начинает теснить в груди, и кажется, что сердце сейчас разорвется. И все-таки я бросаю взгляд на компьютер и быстро вновь перевожу его на Джорди:

— Мне нужен другой компьютер.

— Эми одолжила мне свой ноутбук, — предлагает Джорди.

— С модемом?

Он кивает.

— Но я не знаю, как быстро он работает. Я его использую только для почты.

— Сойдет. Он у тебя на чердаке?

Джорди снова кивает.

Он, вообще-то, живет в бывшей студии нашей подруги Джилли. Он унаследовал от нее это помещение, потому что катастрофа, усадившая ее в инвалидное кресло, сделала для нее невозможным в том числе и подъем по лестнице. А в этом доме нет лифта.

Забавно. Джорди живет у Джилли на чердаке уже почти год, но никто из нас не считает эту квартиру его квартирой. Это все еще «у Джилли» или «на чердаке». Она все это время — у профессора. До подъемов по лестнице ей еще очень далеко, поэтому Джорди вселился в ее квартиру сразу, как она вернулась из Лос-Анджелеса. Однако, когда заходишь туда, сразу и не скажешь, что он прожил там так долго. Несколько инструментов, разбросанных по комнате, кое-где его книги и одежда, но в основном все так же, как было при Джилли. Разве что аккуратнее. И нет этих ее фантастических рисунков.

— Хочешь прийти и посидеть за ним? — спрашивает Джорди.

Мой взгляд снова возвращается в ту часть комнаты, где исчезла Саския, и грудь опять распирает. Я понимаю, что она уже не выскочит вдруг ниоткуда, не вернется обратно. Я физически ощущаю ее отсутствие, оно — везде.