Стивен Кинг - Страна радости

– На севере, в Новой Англии, большинство парков развлечений работает по выходным до Хэллоуина, – как-то раз объяснил мне Фред Дин. Мы сидели на скамье и ели сытный, богатый витаминами ленч, состоявший из чили-бургера и шкварок. – Во Флориде они работают круглый год. Мы в промежуточной зоне. В шестидесятых годах мистер Истербрук пытался удлинить сезон, потратил кучу денег на большую рекламную кампанию, но не получилось. Как только ночи становятся прохладнее, местные жители начинают думать об окружных ярмарках и тому подобном. Опять же многие наши постоянные сотрудники отправляются зимовать на юг или на запад. – Он посмотрел на пустынный Собачий проспект и вздохнул. – В это время года здесь одиноко.

– Мне нравится, – ответил я, не покривив душой. В тот год я познал одиночество. Иногда ездил в кино в Ламбертон или Миртл-Бич, с миссис Шоплоу и Тиной Экерли, библиотекаршей с выпученными глазами, но большинство вечеров проводил в своей комнате, перечитывал «Властелина колец» и писал письма Эрин, Тому и папе. Я также написал немало стихотворений, о которых мне теперь стыдно даже думать. Слава Богу, я их сжег. Добавил в свою коллекцию новую и весьма мрачную «Темную сторону луны». В Книге Притчей сказано: «Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою»[21]. В ту осень я вновь и вновь возвращался к «Темной стороне», выключая «Пинк Флойд» только для того, чтобы услышать Джима Моррисона: «Это конец, прекрасная подруга». Да уж, тяжелый случай, я знаю, знаю.

К счастью, забот в «Стране радости» вполне хватало, чтобы заполнить мои дни. Первые пару недель, пока парк работал по выходным, мы занимались осенней уборкой. Фред Дин поставил под мое начало небольшую бригаду газонтов, и к тому времени, когда на воротах появилась табличка «ЗАКРЫТО ДО СЛЕДУЮЩЕГО СЕЗОНА», мы подчистили граблями и выкосили все лужайки, подготовили к зиме каждую клумбу и вымыли начисто все аттракционы и павильоны. Возвели на заднем дворе ангар из гофрированных металлических панелей и закатили в него все передвижные киоски для продажи еды (на Языке – жрачроллеры), где им предстояло зимовать. Каждый – и для поп-корна, и для мороженого, и для хот-догов – накрыли зеленым брезентовым чехлом.

Когда газонты отбыли на север собирать яблоки, меня направили на подготовку парка к зиме, вместе с Лейном Харди и Эдди Парксом, вспыльчивым старожилом «Страны радости». В сезон он заправлял «Домом ужасов» и руководил командой «Доберман». Мы осушили фонтан на пересечении авеню Радости и Собачьего проспекта и уже переместились к «Бултыху капитана Немо», где работа предстояла более серьезная, когда к нам подошел Брэдли Истербрук в черном костюме, готовый к отъезду.

– Вечером уезжаю в Сарасоту, – сообщил он. – Бренда Рафферти, как обычно, едет со мной. – Он улыбнулся, продемонстрировав лошадиные зубы. – Обхожу парк и благодарю тех, кто еще в нем остался.

– Прекрасной вам зимы, мистер Истербрук, – пожелал ему Лейн.

Эдди пробормотал что-то, прозвучавшее для меня как «скатертью дорога», но скорее всего он сказал: «Легкой вам дороги».

– Спасибо за все, – поблагодарил его я.

Он пожал нам руки, мне – последнему.

– Надеюсь увидеть тебя в следующем году, Джонси. Я думаю, у вас, молодой человек, в душе немало от карни.

Но он не увидел меня в следующем году, и никто не увидел его. Мистер Истербрук умер первого января в кондоминиуме на бульваре Джона Ринглинга, менее чем в полумиле от того места, где зимовал знаменитый цирк братьев Ринглинг.

– Чокнутый старый ублюдок, – пробормотал Паркс, наблюдая, как Истербрук идет к своему автомобилю, где его ожидала Бренда, чтобы помочь сесть внутрь.

Лейн долго и пристально смотрел на Паркса, прежде чем процедить:

– Заткнись, Эдди.

Эдди совету внял. И, вероятно, поступил мудро.

Как-то утром, когда я шагал в «Страну радости» со своими круассанами, джек-рассел наконец-то решил познакомиться со мной поближе.

– Майло, назад! – одернула его женщина.

Майло повернулся, посмотрел на нее, потом на меня яркими черными глазами. Я оторвал кусочек круассана, присел на корточки. Протянул ему. Майло помчался ко мне.

– Не кормите его! – крикнула женщина.

– Ах, мама, да перестань, – подал голос мальчик.

Майло услышал ее и не взял круассан, но сел передо мной и поднял передние лапы. Я дал ему кусочек.

– Больше не буду, – я поднялся, – но нельзя не вознаградить его старания.

Женщина фыркнула и вернулась к книге, толстой и, похоже, сложной.

– Мы постоянно его кормим, – сообщил мальчик. – Но он не толстеет, потому что все время бегает.

Не отрываясь от книги, женщина спросила:

– Что нам известно о разговорах с незнакомцами, Майки?

– Но он не совсем незнакомец, раз мы видим его каждый день, – возразил мальчик. Вполне резонно, во всяком случае, по моему разумению.

– Я Девин Джонс, – представился я. – Живу чуть дальше по берегу. Работаю в «Стране радости».

– Полагаю, вы не хотите опоздать на работу. – Она по-прежнему не отрывалась от книги.

Мальчик пожал плечами, говоря тем самым: что тут поделаешь. Бледный, сгорбленный, будто старичок, он, как мне показалось, обладал живым чувством юмора, о чем свидетельствовало и пожатие плечами, и сопровождавший его взгляд. Я тоже пожал плечами и пошел дальше. На следующее утро я съел круассаны до того, как поравнялся с зеленым домом, чтобы не искушать Майло, но помахал рукой. Мальчик, Майк, ответил тем же. Женщина сидела на привычном месте, под зеленым зонтом, на этот раз без книги, но – как и всегда – рукой она мне не помахала. Ее очаровательное лицо напоминало маску. Здесь тебя не ждут, говорило оно. Иди в свой паршивый парк развлечений и оставь нас в покое.

Я так и поступил. Но продолжал махать им рукой, и мальчик всегда отзывался. Утром и вечером приветствовал меня.

В понедельник, после отъезда Гэри Аллена по прозвищу Папаня во Флориду – ему предстояло заведовать одним из аттракционов в парке развлечений «Все звезды Олстона» в Джексонвилле, – я прибыл в «Страну радости» и увидел Эдди Паркса, моего самого нелюбимого старожила. Он сидел на деревянном ящике перед «Домом ужасов». Курить в парке не разрешалось, но мистер Истербрук уехал, а Фреда Дина поблизости не было, и Эдди полагал, что может преспокойно нарушить запрет. Он курил, не снимая перчаток, что могло показаться странным, если бы он когда-нибудь их снимал, но без них я его ни разу не видел.

– А вот и ты, пацан, и опоздал всего-то на пять минут. – Все звали меня Дев или Джонси, но для Эдди я раз и навсегда остался пацаном.