Елена Блонди - ТАТУИРО (HOMO)

– Знаю, сама такая. Не соврала?

– Не-ет. Мне братишка двоюродный адрес дал, там на складе у ребят действительно авторские ткани маленькими партиями. Через три проходных, с пропуском, просто Штирлиц, вот так хожу, выбираю. ПлачУ сама. Потом предлагаю самым грамотным. Эта мамзель не из них, но я же виновата сама. Вот и подарю ей кусок. Хороший такой кусок – себе берегла. Ну, зато платье буду носить. Если будет куда.

Вздохнула значительно. Ната развеселилась. Хорошая девочка Нинка, только один заворот в мозгах. Мечтается ей, что оценят, наконец, по достоинству ее талант и вознесут на вершины. И будут платить денег за уникальные, сумасшедшие, величественно профессионально исполненные одежды – платья, костюмы, пальто и шубки. И Нинка королевой будет блистать на столичных пати и презентациях. Милостиво сама выбирая себе заказчиков. Купаясь в славе, деньгах, любовниках, снова деньгах и опять славе.

В то же время Наткины приятельницы, каждая из которых имела в гардеробе по несколько авторских Нинкиных вещичек, поступали просто и обидно, нашивали вручную на них лейблы известных фирм – Дольче с Габаной и Версаче. И все – верили. А клиентки даже от Нинки этого не скрывали.

– Ну, попила? Пойдем, смотреть будешь, – поторопила Нинка.

Платье висело тоненько и немного жалко на фоне пластиковой стены. Красивая нежная одежда всегда немного жалка – без тела внутри.

Вдвоем стояли в дверях, смотрели.

– Где вышивка, Нин?

– Оно спиной висит. Знаешь, давай я надену. Это ж теперь мое платье, да? Буду привыкать.

Прошла в размытый сумрак кабинки. Стала раздеваться. У нее была красивая грудь и тонкая талия. Потому раздеваться Нинка любила и не стеснялась.

– Свет включить, Нин?

– Рано. Подожди, я все тебе покажу сейчас.

Она подняла руки, показав выскобленные до лунного блеска подмышки, запрокинула лицо и нырнула в поднятое над головой платье. Черная ткань скользнула по локтям, плавно упала на бедра. Расправляясь, засверкала темными узорами по груди и животу.

Нина провела руками по бокам, нагнулась, отвела подол, переступила босыми ногами. Выпрямилась. Темно взглянула и, вскинув белые, на глазах утончившиеся руки к волосам, забрала копну вьющихся волос в горсти, обнажая шею. Осталась так.

Наташа смотрела на силуэт. На красивые руки, чуть вывернутые запястья. На бережно подхваченную вырезом белую грудь, резко очерченные линии плеч.

На вышивку. Тусклый блеск бронзы, темная зелень и пурпурные просверки. Чашечка цветка странной формы, охватившая левую грудь, кажется, чуть сжимает нежное. Захлест стебля под грудью – к талии, рисуя бедро и, падая расслабленно вместе с тканью, вдоль правой ноги – к самому подолу. Но стебель длиннее, потому, изогнувшись, улегся еще по нижнему краю платья. Тонкая вытянутая Нина, почти улетая, только темный взгляд держится за Наташины глаза. Не спрашивая – хорошо ли смогла, просто зная – смогла.

– Ну, Нин…

– Нравится, – утвердила Нина.

– Еще бы! Цветок и, правда, странный. Ниночка, какая же ты красивая! Я влюбляюсь уже.

– Цыц. Я знаю. Сейчас еще смотри. Включи свет.

Наташа нехотя потянула руку к выключателю, – лампа скучная, тоскливая, мертвая.

Щелчок и жужжание. Краски вышивки похолодели, стали жесткими, стеклянными. И Нинка заледенела. Кажется, тронь завиток волос, и отломится. Ткань платья беззащитно в неожиданных местах проредилась, обнажая сквозь прозрачное, – округлость бедра справа, изгиб талии слева, складочку под грудью. Черный ледок, под которым, верно, статуя, самая прекрасная из виденных. Потому что намеками только.

– Господи, Нинка! Прелесть какая! Я тебя боюсь…

– А-а-а!!! Поняла, что я могу? Поняла?

– Да я это давно поняла. Можно выключу?

Каким-то чудом не разломившись на тысячи хрусталин, стеклянная Нина отпустила волосы, нагнулась к маленькой тумбочке, достала что-то:

– Выключай. Сейчас я тебя еще удивлю.

И чиркнула зажигалкой, затеплив в полумраке слабый огонек кривенькой свечки, прилепленной на консервную крышку.

Огонек, осмотрев маленькую кабинку, уверился в себе и засветил. Поползли по стенам прозрачные тени. Наташа притворила дверь, оставив снаружи железный гул, фырканье пара и болтовню. Подошла и встала рядом. Смотрели в зеркало. Два женских взгляда – на третью в отражении, что появилась, потому что Нина смогла так.

Цветок ожил, в такт дыханию покачивал головой-чашечкой, укладывая ее на груди, скользил по талии, пошевеливал тонким хвостом по краю ткани у самого пола.

– Наташ… А ты видишь, не цветок вовсе?

– Вижу. Нет, это цветок, но не совсем.

– Змея?

– Есть чуть-чуть…

– Знаешь, Натка, я смотрю, смотрю…

– И что?

– И знаю, что смогу еще лучше…

– Вижу… Бедная ты, Нинка…

Нина оторвала взгляд от своего отражения и перевела его в Наташины глаза. Не пошевелившись. Но рисунок от движения век и ресниц – ожил, заструился, показал цвета, которых уже не три, а сотни плавных оттенков, съедающих все остальное, берущих в плен не только глаза, но и то, что за глазами, в мозгу.

– Почему бедная? Я могу – лучше их всех!

– Ниночек, за «лучше всех» не дадут тебе денег. Кто увидит, у того их немного, обычно. А кто не увидит, испугается только. Заказчица твоя… Если на ней оно так же сидело, а эта квочка все равно испугалась!

Нинка чуть повернулась, следя за платьем. Желтовато блеснули зубы, в темноте глаз заскакали огоньки свечи:

– Шиш, не сидело оно на ней так! Хоть я и старалась. Но, видно, с самого начала – шилось на меня. Она еще и из-за этого расшумелась.

Девчонки рассмеялись. Наташа смотрела на отражение, на беззаботно смеющуюся Нинку, что работает без выходных по 20 часов в день, носит один и тот же свитер с залосненными рукавами и мешковатые джинсы.

Смотрела на стремительную шею, четкие косточки плеч, основания красивых грудей – хоть ваяй сейчас в мраморе. И влюблялась. Не по-женски, а, чувствуя себя мужчиной, смотря – мужчиной, до зуда в кончиках пальцев, стащить бы с груди ткань и…

– Ладно, Натусь, спасибо тебе, поддержала. Еще раз кофе и работать.

Выходя и уже прикрывая за собой дверь примерочной, Ната сунулась обратно. Сказала Нинке, надевающей беленький лифчик:

– У меня пригласительные на открытие клуба Софкиного. Хочешь?

– Да-а-а!!! Спасибо! А то Софка сто раз обещала, но не принесла, а просить ее не хочу. И платье надеть?

– Да я не из-за платья, не в платье, ну, короче…, – Ната запуталась и беспомощно посмотрела на Нинку. Та махнула рукой:

– Да поняла я, поняла! Вот приду в этих своих штанищах, посмотрим, что споешь!