Елена Блонди - ТАТУИРО (HOMO)

Она тогда подумала, что любовь это – ее. Полюбить и начать жить по-настоящему. Сейчас поняла, ошибалась. Он умер, ее любимый. А ей всего-то – страшно спать. И вспоминать уже может, не умирая от воспоминаний. Поплачет аккуратно, пока сохнет маникюр, и выйдет на улицу. Через детей, нянек, решетки, собак и консьержа – к машине. Поедет к девчонкам в ателье. Придумает очередную ненужную юбку. Будет ездить на примерки, болтать и смеяться. Хорошо заплатит за работу и будет возить им сласти. А они закричат возмущенно, что она специально их раскармливает, и будут щипать себя за бока, показывая складки.

Наташа всхлипнула и улыбнулась. Да, она поедет к девчонкам. Пусть бы не было у них срочного заказа, когда голов не поднимают, и словом некогда перекинуться. Тогда она там чужая, барыня, что свою скуку не знает, куда привезти.

Но, когда она к ним ездит, потом ночью – не страшно.

А они и не знают.

Глава 15

Дом вырастал справа, вываливался на дорогу грязно-белыми углами с квадартными дырочками окон. Окошки такие маленькие, что сразу понятно, дом огромный. Дом-улица. Если кто выскочит на одной остановке, руководствуясь лишь номером дома на смятой бумажке с адресом, то, вполне возможно, еще остановку-другую пройдет, рассматривая цифирь над грязными подъездами. Пожухлая предзимняя травка на одинаковых газончиках – прогулочными площадками для толстых крыс, что, не стесняясь, выходят греться днем.

Наташа поежилась, подумав, а ночью? Сколько же их ночью, если днем вдоль пяти подъездов – чуть ли не десяток? Или они, осмелев, перешли на дневной образ жизни?

Припарковалась у горсти неровных гаражиков-ракушек. И побежала к дверям, зябко поводя плечами.

Ателье занимало два гипсокартонных зальчика в первом этаже – светленьких, с жужжащими палочками ламп по всему высокому потолку.

Но пройти в него можно было только через каморку консьержей. И все усилия хозяйки ателье Нинки выглядеть пафосно, по-столичному, разбивались о скрипучую дверь, обитую продольными засаленными плашками, невнятной формы диван слева, кривобокий столик справа. На столике всегда ярился кипятильник, сунутый в мутную литровую банку, и лежала еда на полураскрытой ладони грязной газеты.

Бдительные консьержи и консьержки, что менялись постоянно, были схожи в главном: вонь перегара, горизонтальное расположение на диване в любое время суток и активная неприязнь к веселым девахам-рукодельницам и их клиенткам. Последние напоминали здесь райских птичек, заблудившихся на помойке.

Наташе обрадовались.

Невысокая Нинка, таская за собой под локтем что-то невыразимо таинственное и прелестное – затканное золотыми нитями по шифону, улыбнулась, кивая. Продолжая ковырять ножницами прихваченный сильными пальцами шов.

Потная Танюшка, кантуя тяжелый утюг, что вскидывался, фыркая на нее возмущенно клубами белого пара, – блеснула зубами вполоборота.

Что-то ласковое – тезка Натуся, пытаясь перекричать мощный гул большой швейной машины, занимающей весь угол. Наташу всегда веселило, что тончайшие ткани девчонки суют в нутро огромным устойчивым монстрам, привинченным к полу и гудящим, как авиалайнеры.

Она, кивая в шуме, пробралась мимо просторной плоскости огромного стола с горами тканей и выкроек в угол, где на гладильной доске – кофейничек, россыпь немытых чашек и остатки тортика на картонке. Села на любимую свою табуретку и привалилась к стене, радостно чувствуя макушкой завернутые края вороха лекал, что висели на гвоздике.

Нинка стояла напротив, доброжелательно разглядывая Наткину блузочку. Сама когда-то придумала, нет, вместе придумали, сама и отшила, быстренько, с удовольствием.

– Хорошо у вас, девчонки!

– У нас всегда хорошо, – согласилась Нинка. Доковыряла шовчик и, повернувшись, закинула красоту на край рабочего стола.

– Мы сегодня на час раньше пришли. Три заказа надо отдать. В примерочной клиентка. Сейчас будет скандал.

Нинка вздохнула и покрутила головой в крупных завитках каштановых волос. Самое красивое в Нинке – волосы. И гордость ее. Сама невысокая, головастая, приземистая, на крепких недлинных ногах, очень страдала несоответствием внешности своей гламурным стандартам. Впадала периодически в хандру, злилась смешно, хмурила яркие брови, покрикивала на девчонок. Но, занявшись очередной премиленькой тряпочкой, все забывала, и снова выскакивало из темных глаз солнышко.

– Почему сразу скандал? – Ната потянулась, нашла чистую чашку и нацедила в нее остывшего кофе. Застукала по краешкам гнутой алюминиевой ложкой.

– Возьми нормальную, – поморщилась Нинка, отколупывая с торта оплывшую розочку, – все за старье хватаешься!

– Не-а. А почему скандал-то?

– А-а, – Нинка поблестела над краем чашки усталым глазом, – она платье заказала, маленькое, черное. Красивое. Скука… А я тут мастера нашла – вышивальщицу. Ну и сделала эскиз. Вышивка от выреза – до самого подола. Типа, орхидея. Красиво, до усрачки.

– Ну?

– Вот и ну. Сперва, вроде, соглашалась. Готовое увидела – недовольна. Не такой цветок, говорит. И, вообще, не цветок.

– Нина! Подите сюда! – голос из примерочной, на таких верхах, что даже и шум перекрыл.

– Вот, начинается, – Нинка отхлебнула кофе и встала:

– А ты сиди пока, счас я быстренько сдыхаюсь от нее и поболтаем.

Наташа сидела, ловила ложечкой крошки торта покрасивее, на них указывал солнечный луч, пролезший сквозь погнутую планку жалюзи, слушала.

– Нина!!! Мы же говорили! Бу-бу-бу… Вы же мне обещали, бу-бу-бу… Я понадеялась, что теперь, бу-бу… Через неделю уже…

И Нинкин монотонно успокаивающий голос. Привычно говорит привычные утешения.

– Безобразие! Черт знает что! – яснее донеслось, видно, вышла дама из примерочной:

– Конечно, я приду! Посмотрю, что вы мне сделаете! Но больше к вам – ни ногой! И Лоре скажу, чего она меня – сюда?

Хлопнула дверь. Прощальный взвизг, очевидно, в сторону консьержа, что задремал, перегородив ногами выход.

И Нинка с блаженным вздохом упала на узкую табуретку, снова схватилась за ложечку.

– Нинок, расскажи! – Наташа с удовольствием окунулась в рабочие будни девчонок.

– Да, чего рассказывать. Сейчас сама посмотришь. В общем, платье остается нам. Мне. Не орхидея, говорит, а черт знает что. Я взамен пообещала ей к выходным сочинить пиджак из лаке. Ткань показала, рассказала, из итальянского привоза, эксклюзив. Ты же знаешь – ва-а-алшебное слово «эксклюзив»…

– Знаю, сама такая. Не соврала?

– Не-ет. Мне братишка двоюродный адрес дал, там на складе у ребят действительно авторские ткани маленькими партиями. Через три проходных, с пропуском, просто Штирлиц, вот так хожу, выбираю. ПлачУ сама. Потом предлагаю самым грамотным. Эта мамзель не из них, но я же виновата сама. Вот и подарю ей кусок. Хороший такой кусок – себе берегла. Ну, зато платье буду носить. Если будет куда.