Гордон Макгил - Омен. Армагеддон 2000

Сирийцы вскочили со своих мест и, размахивая кулаками, начали неистово выкрикивать какие-то набившие оскомину лозунги.

— Господа, пожалуйста, — Стивенсон почти охрип от напряжения. Усилия его, похоже, были тщетными. Вот уже и израильтянин доказывал что-то с пеной у рта.

Стивенсон схватил молоточек и застучал им по столу.

— Объявляется часовой перерыв, — возвестил он, поднимаясь с кресла и собирая лежащие перед ним документы. Затем поспешно покинул кабинет. Стивенсон был раздражен. Но то, что причиной его раздражения стал посол, заметили единицы.

Прогуливаясь по коридору, один представитель английской делегации спросил другого:

— А он не любитель выпить, этот парень?

— О, я не удивлюсь, если это действительно так, — поддакнул его коллега.

Бреннан шел прямо за ними и прекрасно слышал, о чем они судачат. Ему нестерпимо захотелось схватить их за головы и треснуть друг о друга лбами.

Бреннан как раз наливал в чашечку коричневый маслянистый напиток, когда к нему подошел невысокий израильтянин. Фамилия его была Саймон. В дипломатических кругах этот человек прославился как твердый, но одновременно изворотливый политик.

— Весьма своевременное заявление, — улыбаясь, заметил Саймон.

— Честно говоря, я сам не понимаю, что это на меня нашло, — так же вежливо улыбаясь, отозвался Бреннан. Саймон пожал плечами.

— Да ладно, перерыв все равно был необходим. — Он поближе придвинулся к послу. — Я сегодня разговаривал с Полем Бухером. Он сказал, что вчера вечером вы его разыскивали.

Бреннан кивнул.

— Он просил передать извинения за то, что не ответил на ваш телефонный звонок. И еще он был бы рад пригласить вас к себе сегодня вечером часикам к семи, если вы не возражаете.

— Спасибо, — кивнув, поблагодарил Бреннан. А когда Саймон отошел, посол вдруг подумал: а с какой такой стати этот тщедушный еврей передал ему приглашение от Бухера?

— Филипп, я так рад, что ты смог выбраться ко мне. — Рукопожатие Бухера было по-прежнему крепким, но в этот раз Бреннану бросилось в глаза, что цвет лица у старика очень нездоровый, да и во всем облике Бухера сквозили явные признаки усталости. Никакой лоск не в состоянии был скрыть эту перемену.

Мужчины выпили и заговорили о всяких пустяках. Бухер опять извинился за то, что не ответил на телефонный звонок.

— Ерунда, — отмахнулся Бреннан, — я просто видел тебя по телевизору и хотел выразить сожаление по поводу этого кошмара.

Тень мелькнула на лице Бухера, А Бреннан продолжал:

— Я хотел сказать, что действительно ужасно присутствовать при таком побоище и видеть весь этот хаос.

— И только поэтому ты позвонил? — удивился Бухер.

Бреннан кивнул.

— Ну да, как говорится, момент вынудил. Ужасно все это. Хотя… — он заглянул в свой бокал с виски. — Хотя, конечно, не стоило беспокоить тебя по этому поводу.

Бухер улыбнулся.

— Ну, я-то рад видеть тебя по любому поводу. И они опять перешли на мелочи. Обсудили дискуссию в Министерстве иностранных дел, упомянули его, Бреннана, неожиданную реплику. Бухер предложил было еще одну порцию виски, но посол отказался, сославшись на то, что ему пора домой. На пороге он на мгновение замешкался.

— Скажи, пожалуйста, а что это за парень был там, на площади, рядом с тобой? Бухер нахмурился:

— Какой парень?

— Ну, по телевизору показывали. Ты вроде разговаривал с ним.

Бухер пожал плечами:

— Не знаю, — буркнул он, — наверное, один из демонстрантов. В таком хаосе невозможно кого-то запомнить. Сам знаешь, как там бывает.

— Да уж. Спасибо за вечер и виски.

Бреннан вышел от Бухера в еще более подавленном состоянии, нежели днем. Он задавал себе вопросы и не находил на них ответов. Однако самым странным являлось то, что посол никак не мог объяснить собственное поведение. Взять хотя бы эту злосчастную реплику на совещании. Теперь уже, конечно, никто не скажет, что он, Бреннан, — классный дипломат, трезвый аналитик и т, п. Напротив, теперь при каждом удобном случае будут язвительно замечать, что посол иногда теряет на собой контроль. И если бы сейчас Бреннана попросили объяснить, чего ради сделал он такое сногсшибательное заявление, он не нашелся бы, что ответить.

В отличие от большинства своих коллег и друзей, Бреннан не был склонен ко всякого рода самокопаниям. Однако и равнодушным к собственному «я» его нельзя было назвать. А в последнее время посол обратил внимание на признаки какой-то внутренней нестабильности: то на него накатывали совершенно необъяснимые приступы гнева, то он прямо на ходу забывал элементарные вещи.

Даже на внешность Бреннана эти душевные срывы наложили отпечаток: под глазами набухли мешки, а в самой глубине зрачков затаился какой-то страх. Ему постоянно хотелось спать, он то и дело ловил себя на мысли о том, что веки его тяжелы, словно свинец.

Маргарет пока ни словом не обмолвилась с ним о той перемене, что происходила на ее глазах. Это было не в ее правилах. Точно так же, как и не в правилах его сотрудников: они могли замечать все, что им заблагорассудится, но не имели права сказать ему об этом. Хотя ведь не дураки же они. Все видят, перешептываются между собой.

Вернувшись домой, он прямиком поднялся в свой кабинет и включил телевизор. Запустив магнитофон, посол вновь увидел на экране Трафальгарскую площадь. Он нажимал кнопку за кнопкой, гоняя пленку взад-вперед, пока не понял со всей очевидностью: юноша этот — живая копия Дэмьена Торна, и Бухер лгал ему, уверяя, что не знаком с ним.

Здесь крылась какая-то тайна. Бреннан протянул руку к бутылке виски. Посол вдруг подумал, что поступил абсолютно правильно, не задав Бухеру вопрос, из-за которого он и приходил сегодня к старику. О похоронах Дэмьена Торна.

Похоже, что хоть здесь он выиграл очко.

Глава 14

Билли Харрис, начальник пресс-службы Би-Би-Си, был польщен и одновременно заинтригован неожиданным приглашением в американское посольство. Сидя в такси, он по дороге в Гросвенор Сквер то и дело задавался вопросом, чего это посол так им заинтересовался. При этом Харрис поминутно теребил в кармане кассету.

Войдя в здание посольства, Харрис внезапно припомнил тот жуткий случай с предшественником Бреннана по фамилии Доил: бывший посол созвал Тогда пресс-конференцию. И лишь затем, чтобы журналисты стали свидетелями чудовищной сцены. Как он из двустволки вышиб себе мозги.

Харрис был тогда еще неоперившимся, только начинавшим карьеру репортером, и он прекрасно помнил, как все они тогда ломали головы, пытаясь понять, зачем американскому послу понадобилось пойти на такое… Но никто не мог дать мало-мальски убедительного объяснения.