Стивен Кинг - Бессонница

— Еще один куплет может оказаться последним, который она услышит, — тихо сказал Ральф. — Мы ведь говорим не о каком-нибудь пьянице, который приходит домой в пятницу вечером и бьет свою жену, потому что проигрался в покер по маленькой, а она посмела устроить скандал по этому поводу.

— Я знаю, — сказал Макговерн, — но ты спросил мое мнение, и я тебе его высказал. Я думаю, Элен понадобится еще один заезд перед тем, как она сумеет заставить себя прекратить ставки. И даже тогда они смогут продолжать натыкаться друг на друга. Мы живем все еще в довольно маленьком городишке. — Он помолчал, прищурившись, взглянул на улицу и сказал, приподняв левую бровь: — О-о, смотри. Наша Лоис. Выступает во всей красе, подобная ночи.

Ральф кинул на него раздраженный взгляд, который Макговерн или не заметил, или притворился, что не заметил. Билл встал, снова коснулся кончиками пальцев того места, где теперь не было панамы, а потом спустился вниз по ступенькам, чтобы встретить ее на дорожке.

— Лоис! — вскричал Макговерн, опускаясь перед ней на одно колено и театрально простирая руки. — Пускай наши жизни соединятся звездными оковами любви! Обвенчай свою судьбу с моей и позволь мне увезти тебя прочь, в чужие страны, на золотом экипаже моих страстей!

— Эй, ты говоришь о медовом месяце или привале на одну ночку? — спросила Лоис, неуверенно улыбаясь.

Ральф пихнул Макговерна в спину.

— Вставай, дуралей, — сказал он и забрал у Лоис маленький пакет, который она держала в руках. Заглянув в него, он увидел, что там лежат три банки пива.

Макговерн поднялся на ноги.

— Прости, Лоис, — оказал он. — Всему виной сочетание летних сумерек и твоей красоты. Другими словами, я прошу прощения за временное помешательство.

Лоис улыбнулась ему, а потом повернулась к Ральфу.

— Я только сейчас узнала, что случилось, — сказала она, — и торопилась сюда изо всех сил. Весь день я провела в Ладлоу, играла в покер по маленькой с девчонками. — Ральфу не нужно было оглядываться на Макговерна, чтобы увидеть, как его левая бровь — та, что говорила: Покер с девчонками! Как чудесно, в этом вся наша Лоис! — поднимается на максимальную высоту. — Элен в порядке?

— Да, — сказал Ральф. — Ну, может, и не совсем в порядке — ее оставили на ночь в больнице, — но никакой опасности нет.

— А малышка?

— Нормально. Она у подруги Элен.

— Ладно, тогда давайте сядем на крыльце и вы мне все расскажете. — Одной рукой она ухватила под руку Макговерна, другой — Ральфа и повела их по дорожке к дому.

Так они и уселись на ступеньках крыльца, как два пожилых мушкетера с дамой, расположения которой они добивались в честном соперничестве в дни своей молодости, и, когда Лоис устроилась в своем кресле-качалке, уличные фонари зажглись по всей Харрис-авеню, мерцая в сумерках как двойное жемчужное ожерелье.

Этой ночью Ральф заснул через несколько мгновений после того, как его голова коснулась подушки, и проснулся в 3.30 утра в пятницу. Он тут же понял, что ему никак не удастся снова заснуть; он мог отправляться прямиком к своему мягкому креслу в комнате.

Он полежал еще секунду, уставясь в темноту и пытаясь поймать хвостик сна, который ему снился. Ничего не получалось. Он лишь помнил, что там был Эд… и Элен… и Розали — собака, которую он иногда видел ковыляющей вверх или вниз по Харрис-авеню еще до появления мальчишки Пита, разносившего газеты.

Дорранс тоже там был. Его не забудь.

Да, верно. И словно от поворота ключа в каком-то замке, Ральф вдруг вспомнил странную фразу, которую произнес Дорранс во время столкновения Эда с толстяком в прошлом году… Фразу, которую Ральф никак не мог вспомнить накануне вечером. Он, Ральф, тогда оттаскивал Эда, стараясь прижать его к покореженному кузову его машины, чтобы он пришел в себя, и Дорранс сказал тогда,

(Я бы на твоем месте не…)

что Ральф не должен больше дотрагиваться до Эда.

— Он сказал, что не видит мои руки, — пробормотал Ральф, спуская ноги на пол. — Вот что это было.

Он немного посидел так, с опущенной головой, дико взъерошенными волосами на затылке и крепко сцепленными пальцами рук, зажатых между ляжками. Потом наконец всунул ноги в шлепанцы и поплелся в комнату. Настало время уныло дожидаться, пока взойдет солнце.

Глава 4

Хотя циники всегда кажутся более разумными, чем все лупоглазые оптимисты на свете, опыт Ральфа подсказывал ему, что они ошибаются ничуть не реже, если не чаще последних, и он был рад обнаружить, что Макговерн оказался не прав насчет Элен Дипно, — в ее случае одного куплета «Блюза Разбитого Сердца и Избитого Тела», похоже, оказалось достаточно.

В следующую среду, как раз когда Ральф подумывал о том, чтобы разыскать женщину, с которой Элен разговаривала в больнице (Тиллбери — ее звали Гретхен Тиллбери), и попытаться удостовериться, что с Элен все в порядке, он получил от нее письмо. Обратный адрес был простой — всего лишь: Элен и Нат, Хай-Ридж, — но этого было достаточно, чтобы заметно успокоить Ральфа. Он уселся в свое кресло на крыльце, надорвал конверт и вытряхнул два листка, исписанных почерком Элен с обратным наклоном.

Дорогой Ральф (так начиналось письмо), наверное, к этому времени вы уже должны думать, что я все-таки решила злиться на вас, но на самом деле это не так. Просто мы обязаны воздерживаться от любых контактов — и от телефонных разговоров, и от переписки с кем бы то ни было в первые несколько дней. Таковы правила этого дома. Мне очень нравится это место, Нат — тоже. Еще бы ей не нравилось: здесь по меньшей мере шесть детишек ее возраста, с которыми она может повсюду играть и ползать. Что касается меня, то я нашла здесь больше женщин, знающих, через что я прошла, чем когда-нибудь могла бы поверить. Я хочу сказать, что одно дело, когда ты смотришь передачи по телевизору — «Опра-беседует-с-женщинами-которые-обожают-мужчин-пользующихся-ими-как-боксерскими-грушами», — но, когда это случается с тобой, тебе всегда кажется, что так не бывало ни с кем и что это на самом деле своего рода открытие для всего человечества. Облегчение от понимания того, что моя жизнь идет не так, — лучшее, что я испытывала за долгое-долгое время…

Она писала о занятиях, которые ей поручали. О том, что приходится работать в саду, помогать перекрашивать склад для оборудования, мыть жалюзи водой с уксусом, и о том, как Нат учится ходить. Остальная часть письма касалась того, что произошло и что она собирается делать в этой связи, и вот тут Ральф впервые по-настоящему осознал силу эмоционального стресса, который пережила Элен: ее тревогу о будущем и, как противовес этому, трудное решение поступить так, как будет лучше для Нат… И для нее самой тоже. Казалось, Элен только начала открывать для себя, что у нее тоже есть право на правильные поступки. Ральф был рад, что она пришла к этому, но грустил, когда думал обо всех потемках, через которые она должна была пройти, чтобы добраться до этого простого озарения.