Домой приведет тебя дьявол - Габино Иглесиас
Я ощутил такую абсолютную пустоту в груди, что мое дыхание затруднилось. В уголке правого глаза у меня стала собираться слеза, но я вытер ее костяшками пальцев и моргнул несколько раз. Я закрыл глаза, чтобы взять себя в руки, и увидел улыбку Аниты, услышал голос Мелисы: «Я тебя люблю». Я попытался найти спокойное место внутри себя, но все хорошее, что не было воспоминаниями, исчезло. Я был пуст. Я не нашел ничего, кроме боли, злости и воспоминаний. Я никогда не чувствовал себя таким одиноким. Всхлип вырвался из моего горла. Я попытался выдать его за кашель. В машине по-прежнему стояла тишина, но в больном крике внутри меня тонул мир.
Глава 14
Соединительная ткань между большими Техасскими городами представляет собой коричневое ничто. Здания произрастают из плоской земли вдали, когда подъезжаешь достаточно близко к городу, самые высокие сооружения подпирают небо, словно толстые темные пальцы какого-то похороненного гиганта инопланетной расы, но прежде чем ты доберешься туда, единственное, что есть вокруг тебя, это земля, несколько хилых кустарников и бесконечное голубое небо, глядя на которое возникает ощущение, что оно настолько близко, что если кинуть в него камень, то оно разобьется.
Словно какое-то божество, которое отвечает за эту землю, сдалось и принялось копировать в буфер памяти, а потом снова и снова выкладывать одну и ту же милю вдоль Ф-10.
Забавно, что это неизменно напоминает мне Пуэрто-Рико, место зеленых гор, где для того, чтобы с любого места увидеть океан, достаточно подпрыгнуть. Наши настроения часто определяются ландшафтом того места, где мы находимся. В машине с Брайаном, снова уснувшим на заднем сиденье, и Хуанкой, подпевающим еще одному собранию наркокорридо, ровность земли вокруг вызывала у меня вопрос: доберемся ли мы со временем куда-нибудь или же мы каким-то образом попали в некое кошмарное измерение, в котором все, что осталось от мира, – это прямые полосы сверкающего асфальта и время от времени маленький домик с просевшей крышей, еще одно призрачное сооружение, адресующее безмолвный крик пустому голубому небу.
Я подумывал, не вытащить ли мне телефон, не открыть ли приложение «Фейсбук» и не посмотреть ли аккаунт Мелисы. Может быть, она недавно запостила что-то, отвечающее хотя бы на один из моих вопросов, ответы на которые я в той или иной степени сформулировал в своей голове. Чем она занята? Я знал: что бы она ни делала, она делает это без меня… и я это заслужил.
Обращение к «Фейсбуку» было бы трусливым поступком. Я знал, что должен ей позвонить. Должен попробовать. То, как я избавился от нее, как сбросил ее, все время возвращалось ко мне. Это выражение в ее глазах. Она такого не заслужила. Мне приходится жить с тем, что я – тот человек, который сделал с ней это, но я мог ведь еще измениться, стать другим человеком, который никогда не повторит того, что сделал, человеком более терпеливым, более любящим. Пообещать ей, что это будет хорошим началом. Единственная причина, по которой я ей не звонил, состояла в том, что вероятность «да» была гораздо более заманчивой и менее мучительной, чем окончательное «нет». Она могла повесить трубку или сказать мне, чтобы я навсегда отправлялся в задницу. Хотеть ее вернуть и заслужить ее возвращение – были две разные вещи. Я знал, что запереться в ванной и позволить ей исчезнуть было ничуть не лучше, чем ударить ее, а потому ее отказ вернуться ко мне был бы естественным. Вот почему я ей не звонил. Может быть, теперь пришло время сделать это?
Прежде чем я успел принять какое-либо решение, Хуанка сделал движение рукой и включил поворотник. Еще через несколько секунд он свернул направо, и мы оказались на грунтовке, которая чуть искривлялась и исчезала перед обветшалым сооружением, обещавшим барбекю. После стольких часов на дороге выход из машины становился процессом распрямления, переустановкой суставов, пробуждения мышц, отчего я напрягался и зевал. Мы подождали немного, чувствуя, как циркуляция в полной мере возвращается к нижней части наших тел, как наши ноги начинают томиться жаждой движения, подчинения тому естественному ритму хождения, которое вот уже не одно тысячелетие вело двуногих животных вперед – туда, где нас ждала черная бездна.
На маленькой земляной площадке стояли еще три машины. Ни одна из них не была ни чистой, ни новой. Ни одна ничем не выделялась. В это трудно поверить, но выражение «у черта на куличках» великолепно согласуется с принадлежностью к непримечательному. Солнце стояло высоко, угрожая сжечь нас до смерти, если мы задержимся, а потому мы направились к двери.
Внутри было темновато, и моим глазам пришлось приспосабливаться к новым условиям после ослепительного света на парковке. Внутри температура была гораздо ниже, чем снаружи, а в воздухе висело пересиливающее все другие запахи благовоние гриля, вызывающее слюноотделение смесью аромата жареного мяса и приправ.
Как и в большинстве шалманов у черта на куличках по всему югу, этот имел такой вид, будто кто-то здесь в 1972 году нажал на пульте дистанционного управления кнопку «стоп» и с тех пор здесь ничего не менялось. Внутреннее пространство занимали несколько столиков, а заняты были только два. Декор представлял собой неудачную попытку соединить то, что в 1970-е считалось вершиной шика – сооружениями с неоновыми вывесками, рекламирующими марки пива в магазинчиках при бензозаправках. Это пиво люди покупали на пути в места, оказаться в которых у них не было ни малейшего желания.
Коренастая белая женщина с растрепанным пучком светлых волос на макушке и в запачканной белой рубашке появилась откуда-то слева, взяла с маленького стола несколько брошюрок меню в
