Джек Йовил - Женевьева неумершая
И все же это тяжелое испытание позади.
Затем его отражение в зеркале задрожало, начало расплываться, как будто гладь тихого пруда подернулась рябью. Рама подалась вперед, и зеркало открылось, будто дверь.
Клозовски попытался прикрыться полотенцем. Сердце его колотилось. Что-то вылезло из мрака позади зеркала и, ухватив за шею, потянуло его голову вниз.
12
Ничего не оставалось, как делать все самой. Ватек был слишком мягкотелым для таких дел. И, в любом случае, она никогда не доверила бы ему довести это до конца.
За месяцы, прошедшие с того времени, как она впервые соблазнила адвоката, Кристабель Удольфо узнала множество вещей. Она теперь знала, что завещание не одно, что существует много разных, взаимоисключающих завещаний. Старый Мельмот Удольфо менял свою волю ежедневно и настаивал на составлении все новых и новых бумаг. Некоторые он подписывал, некоторые отвергал.
Она тщательно оделась в обтягивающие бриджи для верховой езды и свободную блузу, потом натянула мягкие кожаные сапожки и потратила некоторое время на причесывание. Ватек дожидался ее, болтая ни о чем, вновь и вновь возвращаясь к плану. Он путался в деталях, но ее холодный ум помнил все.
Адвокат коснулся ее шеи и запустил тонкие пальцы ей в волосы. Она передернулась от отвращения, но подавила дрожь и мило улыбнулась ему в зеркале.
Ватек был мерзким существом, весь волосатый и вечно потеющий. Она уверена, что у него в роду имелось какое-нибудь животное. Свинья или медведь. Но он не отличался силой, ни физической, ни умственной, и легко поддавался влиянию.
Кристабель погладила поросшую мехом тыльную сторону его руки и потерлась об нее щекой.
Скоро с этим будет покончено. Скоро все богатства Удольфо будут принадлежать ей. Тогда она сможет выбирать любовников по своему вкусу. Александр, жрец Морра, гибкий и хитрый, представляется до некоторой степени интересным. И она слышала, как служанки толковали про гиганта, Одо Жокке, про то, что его мужское достоинство вполне пропорционально всему остальному. От этой слабой вспышки желания волосы ее встали дыбом.
Они затрещали от электрических разрядов и приподнялись, несколько шокируя Ватека. Он отдернул руку и попытался рассмеяться.
– Убедись, что прикончила его, – сказал он. – Ты должна быть уверена в этом.
Кристабель улыбнулась, натягивая перчатки для соколиной охоты. Они были из прочной кожи и пришлись ей по руке. Благодаря часам упражнений за клавесином и с рапирой у нее сильные руки.
После того как они разберутся с завещанием и найдут сокровища Черного Лебедя, ей надо будет заняться адвокатом Ватеком. Наверно, удастся организовать несчастный случай. Падение с южной стены. Встречу с волками.
Она поднялась. Девушка была выше, чем адвокат, и ему приходилось смотреть снизу вверх, чтобы встретиться с ней взглядом. В его улыбке сквозил страх. Он боялся того, что они собирались сделать, боялся ее…
Кристабель похлопала его по плечу.
Она продиктовала окончательное завещание, назвав себя единственной наследницей семейного особняка и состояния. Старый Мельмот, слепой дурак, подписал его, воображая, что это какая-то второстепенная деловая бумага. Все остальные завещания лежали, свернутые в рулоны, в кабинете Ватека, дожидаясь сожжения.
Мельмот не может дольше жить. Не сможет, если не будет настоев доктора Вальдемара, поддерживающих в нем жизнь.
Кристабель открыла комод и достала моток медной проволоки. Предполагалось, что она нужна для клавесина. Она отмотала кусок, держа моток перед самым носом Ватека. Глаза адвоката забегали.
Она согнула проволоку, и получилась петля около четырех футов длиной, а концы намотала на защищенные толстыми перчатками кисти рук.
Девушка туго натянула проволоку, и та распрямилась с мелодичным звоном. Подойдет.
– Я вернусь, – сказала она Ватеку и, шагнув в темный коридор, бесшумно направилась во тьме к комнатам доктора.
Совсем скоро она будет очень богата.
И тогда они все содрогнутся.
13
По крайней мере, хоть последний сюрприз оказался сравнительно приятным.
– Я знала, что где-то здесь должна быть потайная дверь…
Они жались друг к другу на его койке, но после недель в подземной тюрьме Клозовски не собирался жаловаться на тесноту. Антония была такая ласковая и опытная. Как танцовщица, она умела владеть своим телом. К ее ножным браслетам были прикреплены колокольчики, и они забавно позвякивали, когда ее ноги обвивались вокруг него, скрещиваясь у него на талии. У него болела шея, поскольку голова упиралась в спинку кровати, но приятное тепло тела Антонии, тесно прижавшегося к его телу, компенсировало все.
– Я осмотрела свою комнату и отыскала у камина какие-то рычаги. Мне не хотелось оставаться одной в этом месте.
Клозовски размышлял, сумеет ли обратить Антонию в свою веру. Она явно привязана к этому надутому буржую-эксплуататору д'Амато, но вряд ли ее привязанность так уж сильна. В конце концов, она ведь искала компании Клозовски.
– Ты же не настоящий священнослужитель, верно?
Он признал это. Она прижалась еще теснее, опустив голову ему на грудь.
– Я так и знала. Все на самом деле не те, за кого себя выдают.
– А ты действительно танцовщица?
– И актриса. Не сейчас, должна признать. Но была. Отцы города закрыли театр в Мираглиано, и мне пришлось думать, что делать дальше. А тут подвернулся Исидро, бездельник с набитой мошной…
– А как насчет д'Амато? Он тот, за кого себя выдает?
Она состроила недовольную гримасу.
– Он удирает от городских властей. Желтая лихорадка – его вина. Это он всех заразил.
Он оказался прав насчет торговца водой.
– Деньги – вот вся его забота, Александр. Деньги и то, что на них можно купить. Вещи вроде домов, и лошадей, и одежды, и статуй. Вещи вроде меня.
Она провела теплым коленом по его ноге, вновь возбуждая его.
– Не переживай, – сказала она. – Это же все признаки успешного ведения дел. Попытки продать себя никогда не приносили мне ничего, кроме неприятностей. Даже танцы и то лучше, чем это. Исидро однажды взял меня на муниципальный бал, еще до того, как все начали пускать желтую пену и умирать, и жены отцов города меня проигнорировали. Там была одна женщина, донна Елена, ну чистая корова, она все отпускала шуточки, прикрываясь веером, а ее подружки-квочки так и покатывались от ужасного притворного смеха. Мне хотелось поубивать их всех, выцарапать им глаза. Муж донны Елены, дон Люцио, был уполномоченным по общественным работам. Исидро хотел, чтобы он от имени города заключил с ним договор на поставку воды для сторожевых постов. После бала Исидро велел мне пойти с доном Люцио в прибрежную гостиницу и позволить ему все, что тот пожелает.
– Тебе понравилось?
– Не это само по себе. Не дон Люцио, если ты понимаешь, о чем я. Но я думала о донне Елене, и этом ее веере, и смехе. Она тоже продалась ему, но на всю жизнь. А мне нужно было перетерпеть с доном Люцио всего одну ночь. А ей он достался навсегда, и поделом ей, твари…
– В этом мире полно несправедливости, любовь моя.
– Чертовски верно, – согласилась она, укладываясь поверх него и легонько касаясь его шеи языком. – Но сейчас забудь об этом…
Он так и сделал.
14
Женевьева не могла уснуть. Лишь по ночам она чувствовала себя по-настоящему живой.
В ночной рубашке она мерила комнату шагами, прислушиваясь к ночным звукам. Там, в буре, были существа, которые звали ее.
Ее комната выглядела скромно. В ней не было зеркал.
На каминной полке стоял портрет Фламинео, ее отца. Он был очень похож на Фламинею, свою сестру-близнеца, но в тех вопросах, где она выступала моралисткой, он проявлял разнузданность.
Вспышка молнии осветила лицо отца, заставила его глаза сиять голубым светом. Он был изображен стоящим на горном склоне, на заднем плане виднелись очертания Удольфо, вокруг росли высокие деревья. Порой людям казалось, что они видят на картине какое-то движение среди деревьев, каких-то существ с блестящими глазами и острыми когтями.
Ее отец был охотником, товарищем знаменитого любителя охоты графа Рудигера фон Унхеймлиха. Он погиб, разбившись во время охоты на кабана. Отец обожал играть с огнем и прославился тем, что отваживался выходить даже против существ, наделенных почти человеческим интеллектом, – оборотней, гоблинов, элементалеи. Неудивительно, что он погиб.
Женевьева не могла вспомнить его. У него было лицо Удольфо, но оно же было у всех, кого она знала.
Еще одна молния. Она взглянула на портрет, и оказалось, что это пейзаж. Деревья остались на месте, и горный склон, и силуэт замка. Но ее отец исчез.
Такое уже случалось прежде.
15
Держа перед собой проволочную удавку, она пробиралась по коридору.
Ватек говорил, что это владения Кровавого Барона, гостя Смарры Удольфо, который был заколот своими же сыновьями, но не пожелал умереть.
