Лорел Гамильтон - Арлекин

— Знаю, Эдуард, и даже лучше тебя.

— Все равно, побереги себя, пока я не приеду.

— Сделаю все что смогу.

Но это я уже сказала в глухой телефон — Эдуард повесил трубку. Ну, и я тоже тогда.

11

Натэниел спал среди красных шелковых простыней Жан-Клода. Сам Жан-Клод на день ушел в комнату к Ашеру, но не преминул сообщить мне, что простыни сменил на красные именно потому, что на этом цвете мы трое смотримся прекрасно. В глазах Мики отражался свет от приоткрытой двери в ванную. Курчавые каштановые волосы темным фоном обрамляли изящное треугольное лицо. Дверь была для нас тут ночником, потому что лампочек около кровати здесь не предусмотрено, а выключатель в другом конце комнаты, у двери. Глаза Мики сверкнули в полосе света — леопардовые глаза. Один врач ему сказал, что оптика у глаз человеческая, но сами глаза — уже нет. Хотя, по-моему, это несущественные детали. Химера — тот гад, который устроил засаду, когда Натэниелу пришлось схватить пистолет и стрелять в живого, — заставил Мику слишком долго пробыть в зверином облике, и он уже не мог полностью вернуться обратно. У него никогда глаза не бывали человеческими. Я его однажды спросила, какого цвета они были до того, и он сказал — карие. Я попыталась себе представить — и не смогла. Никак не могла увидеть на его лице другие глаза, а не эти зелено-золотистые, с которыми впервые увидела его. Вот это были его глаза, а любые другие сделали бы его лицо незнакомым.

Он спросил тихо, как спрашивают, когда не хотят разбудить спящего в той же комнате:

— Что он сказал?

— Что будет здесь через четыре или пять часов. Его люди приедут потом.

Я подошла к кровати.

— Что за люди?

— Не знаю.

— Ты не спросила.

— Не спросила.

Честно говоря, мне бы это и в голову не пришло.

— Настолько ты ему веришь? — спросил Мика.

Я кивнула.

Он перевернулся под простыней, чтобы достать до моей руки. Попытался меня притянуть на кровать, но в шелковом халате на шелковые простыни — есть у меня некоторый опыт. Слишком скользко. Отняв руку, я развязала пояс халата. Мика лег на спину и смотрел на меня, как умеют смотреть мужчины — отчасти сексуально, отчасти взглядом собственника, а отчасти — просто мужским взглядом. Не такой взгляд, который говорит о любви — во всяком случае, не о той, что с сердечками и цветочками, — этот взгляд говорил о том, что мы вместе, что у нас — настоящее. Эдуард был прав: Мика — мой любовник, а не бойфренд. Мы встречаемся, мы ходим в театры, в кино, даже на пикники — по настоянию Натэниела, — но в конечном счете нас тянет друг к другу секс. Желание — как лесной пожар, который мог бы спалить нас дотла, а вместо этого был нам спасением. По крайней мере так я чувствовала. Никогда его не спрашивала столь многословно.

— Серьезное лицо, — прошептал он.

Я кивнула и дала халату соскользнуть на пол. Стояла голая перед Микой, и было у меня чувство, которое с самого начала он мне внушал — будто у меня по коже мурашки бегут от желания. Он снова протянул мне руку, и на этот раз я взяла ее, забралась на большую кровать. Такую большую, что он смог притянуть меня к себе, уложить рядом, не потревожив спящего Натэниела.

В ноябре, когда мы с Жан-Клодом подчинили себе Огюстина из Чикаго, мы еще кое-что сообразили. Моя внезапная тяга к Мике, а его ко мне — это была вампирская сила. И сила не Жан-Клода или Огюстина, а моя. Моя вампирская сила. Моя и только моя. Она началась от меток Жан-Клода, но под влиянием моих способностей некроманта превратилась в нечто иное, в нечто большее. Я стала подобна вампиру линии Белль Морт, а сила всех вампиров ее линии действовала сексом и любовью — пусть обычно и не истинной любовью. Эта последняя была почти недоступна линии Белль. Мой вариант ее ardeur’а позволял мне видеть самую жгучую нужду в чужом сердце и в своем — и удовлетворить эту нужду. Когда Мика пришел ко мне, мне нужен был друг-помощник, чтобы руководить коалицией оборотней, только что нами учрежденной. Нужно было, чтобы кто-то помог мне править леопардами-оборотнями — я их унаследовала, убив их предводителя. Нужен был помощник, который не считал бы дурным свойством мою хладнокровную практичность. Мика был ответом на все эти желания, а я стала ответом на его самое горячее, самое страстное желание — охранить его леопардов от Химеры, сексуального садиста, который захватил над ними власть. Я убила Химеру, освободила их всех, а Мика переехал ко мне жить. Это был поступок очень не в моем стиле, и лишь в ноябре мы поняли, почему так случилось. Мои собственные вампирские фокусы сделали нас парой.

Мика лежал под шелковой тканью, я поверх нее. Его руки ходили по мне, наши губы нашли друг друга. Наверное, мы слишком активно шевелились, потому что Натэниел что-то промычал во сне недовольно — я застыла и обернулась к нему. Лицо его было спокойно, глаза закрыты. Волосы блестели в едва-едва освещенной комнате.

Вампирская сила сделала Натэниела зверем моего зова и заставила нас полюбить друг друга. И была это настоящая любовь, истинная любовь, но и она началась с вампирских фокусов с сознанием. Дело в том, что сила Белль Морт — оружие обоюдоострое. Как правильно сказал Огги: «Кого-то ты можешь ранить лишь до той глубины, до которой сама хочешь быть раненой». Я, очевидно, хотела быть раненой до самого сердца.

Натэниел снова заворочался во сне. Лицо его дернулось, нахмурилось, он еще раз что-то промычал. Плохой сон ему снился. Последнее время это с ним стало чаще случаться. Его психоаналитик говорил, что он с нами чувствует себя в достаточной безопасности, чтобы исследовать свои более глубокие страдания. Мы — его тихая гавань. И почему это ощущение безопасности должно глубже всколыхнуть накопившуюся в душе дрянь? Казалось бы, должно быть наоборот?

Мы потянулись к нему одновременно — Мика к бледности оголенного плеча, я к щеке. Молча его погладили. Как правило, этого хватало, чтобы прогнать страшных существ его сна. Со страшными существами яви — потруднее.

Тут в дверь тихо постучали. Мы с Микой обернулись на стук, Натэниел пошевелился, выпростал руку из-под одеяла. Заморгал сонными глазами, будто проснулся в неожиданном месте. Увидев нас, он сразу успокоился, улыбнулся и спросил:

— Чего там?

Я покачала головой, все еще лежа в объятиях Мики.

— Не знаю, — сказал Мика.

Это оказался Римус, один из гиенолаков, отставных военных. Их наняли после того, как Химера чуть не перебил у гиен всех бодибилдеров и специалистов по боевым искусствам. Как правильно сказал Питер, это не настоящее. Гиенам нравились зрелищные мускулы, не знающие настоящего боя. Им пришлось на горьком опыте узнать, что красивые мышцы не обязательно годятся в дело.