Мокруха - Джон Ширли

— И мы поехали поговорить с мистером Денвером?

— Вы лично? — спросил Прентис. Он не был уверен, что это особенно важно, но ему так казалось.

— Гм? А, да, сэр. Я лично. Я и мой напарник. Мы пришли к заключению, что мальчика там нет, и мистеру Денверу неизвестно его местопребывание. Но могу ли я спросить... что вы услышали от него? — Он улыбнулся уголком рта. — Мы тоже его ищем. Он должен был бы находиться в ЦСН. Из всего, что мне известно, следует, что он должен быть там. Отсыпаться.

— Его там нет, и весточки от него тоже, — сказал Джефф ровным голосом. — Никакой. Что вы имели в виду, сказав отсыпаться?

— Он некоторое время... — Коп заглянул в свою папку. — При нём найден кокаин. Есть вероятность, что он на нём сидит.

— Он не наркоман, и он ни на чём таком не сидит, — Джефф скрестил руки на груди, потом безвольно уронил их по сторонам туловища, затем снова поднял на уровень груди. — Слушайте, а вы вообще хоть обыскали это местечко? Поместье Денвера?

— Нет, сэр, у нас не было ордера на обыск. И чтобы получить его, требуется более убедительное свидетельство, чем слова того пацанёнка из ЦСН.

Прентис подумал, не рассказать ли копу об Эми. О том, как её нашли мёртвой, о её связях с Денвером. О кредитке. Об историях про Больше Чем Человека. Но коп едва ли сочтёт и эти свидетельства убедительными. Только факты, пожалуйста. Только факты. По одному за раз. Да и самому Прентису возможная связь теперь представилась довольно... шаткой.

— Этот Денвер в чём-то замешан, — сказал Джефф. — Я уверен, что он замешан в каком-то дерьмище.

— Мне он кажется более или менее обычным продюсером из Малибу, — пожал плечами полицейский. — Это значит, что, да, он может быть замешан в каком-то дерьмище, но, думается, не в похищении детей. У меня чуйка на такие вещи. Я привык уважать свою чуйку? Этот пацан не на Ранчо. Так мне говорит моя чуйка... Есть ли у вас ещё какое-то подтверждение версии о том, что его похитили, неизвестное нам?

Джефф пожевал губу и наконец ответил:

— Нет, но...

Спаркс нацарапал какую-то пометку в своих бумагах, оглянулся, и вид у него сделался такой, как если бы ему только что пришло в голову: раз кокаин был найден при Митче, то он вполне может обнаружиться и здесь.

Подумав, он сказал:

— Если у вас появится какое-то подтверждение, лучше идите в ФБР. Это их парафия. — Он посмотрел на Джеффа. — Вам не кажется, сэр, что Митч мог связаться с каким-то наркоторговцем? Я хочу сказать, учитывая его характеристику...

— Ладно. Забудьте. Я должен был сразу понять, — резко оборвал его Джефф и так дёрнул дверь, что та чуть с петель не слетела. Полицейский поднялся, оглядел помещение, поколебался.

— Я как раз собирался спросить, нельзя ли мне воспользоваться вашим телефоном...

— В кондитерской лавке есть, — сказал Джефф, указывая через дверь в нужном направлении.

Челюсти копа заходили ходуном, а щёки пошли пятнами.

— Не лучший способ добиваться помощи от полиции, сэр, — проворчал он, пересекая комнату.

— Из ничего вычтешь ноль — ничего не получишь, — сказал Джефф, захлопнув дверь. — Господи-и-и!

Они с Прентисом уставились друг на друга и внезапно залились смехом. Смех Прентиса был более искренним.

— В кондитерской лавке есть! — повторил Прентис, тряся головой от хохота. Затем он бросил смеяться и сказал: — Погоди.

Джефф удалялся на кухню, но замер и оглянулся через плечо.

— Что?

— Он сказал: Этот пацан не на Ранчо. Так выразился этот толстозадый коп. Как будто...

Джефф кивнул.

— Как будто ему это место хорошо знакомо. Он называет его просто «Ранчо». Как будто он там не в первый раз.

Лос-Анджелес

Эфрам сильно устал, но они уже почти приехали. Было восемь часов вечера, калифорнийским летом в это время только начинает смеркаться. «Порше» летел по фривею Санта-Моника в сторону Венеции[34]. Тут было много пальмовых деревьев, а тянучка рассосалась. У горизонта небо приобретало коричнево-фиолетовый оттенок.

Он покосился на Констанс. И снова почувствовал боль. Из глаз её смотрела пустота. А что удивляться? Так всегда происходило. Он знал, что так произойдёт.

Выражение лица девушки было собранным и довольным. По крайней мере, такую маску она удерживала.

Эфрам сбросил скорость: снова затор. Впереди какое-то незначительное ДТП.

Она меня ненавидит, подумал он.

Нет, была его следующая мысль. Ибо я держу в своих руках её душу. Я могу сделать с ней всё, что захочу. Она станет моим цирковым зверьком. Я её расплавлю и переформатирую, как желатин. Она чувствует то, что я велю ей чувствовать. И уж точно не имеет значения, ненавидит ли она меня.

Трафик замедлился до совсем уж черепашьего хода. Внимание Эфрама освободилось, так что он потянулся к девушке. Даже не глядя на неё, ничем не выдав своих действий, кроме едва заметной усмешки на губах. Он коснулся её мозга эктоплазменными пальцами и сжал центр наслаждения. Она дёрнулась на сиденье и застонала. Он заставил её сказать:

— Я люблю тебя, Эфрам.

Он посмотрел на неё. Нет, она его не любит.

Однако можно же сделать так, чтоб эти слова наполнились смыслом. Он запустил пальцы глубже.

— Я люблю тебя, Эфрам, — сказала она, поворачиваясь взглянуть ему в глаза. Её собственные светились обожанием, но в голосе звучало отчаяние.

В нём поднялся тёмный вихрь.

— Нет, ты меня не любишь!

Он потянулся к ней физически, обхватил её ладонь сильной рукой и начал сжимать пальцы. Девушка завизжала от боли.

— А теперь ты меня любишь? — потребовал он. — Когда я делаю с тобой такое?

— Да!

Он сдавил её руку ещё сильнее. Почувствовал костяшки её пальцев: те готовы были треснуть. Она закричала.

— Ты меня любишь, сука? — прошипел он.

— Да. Да. — Теперь никакого наслаждения, только боль, ужас и стальной корсет его команды: скажи, что любишь меня. Он разжал хватку, но потянулся рукой к её лобку, сгрёб через тонкие колготки и начал скручивать мягкую пригоршню кожи и плоти.

— Теперь ты меня любишь?

— Да. Да. Да.

Она не испытывала ни малейшего удовольствия, даже мазохистского. Он