Виктор Точинов - Логово

Пришлось обегать, живая изгородь тянулась довольно далеко, Наташа споткнулась, упала, не уберегла таки лицо, ударилась бровью о что-то острое, не увидев в темноте — обо что. Поднялась, опять побежала, казавшийся бесконечным шиповник закончился, началось поле, нераспаханное, поросшее клевером.

Высокая фигура едва виднелась вдали и быстро удалялась. Наташа уже потеряла бы ее из вида, если было бы по-настоящему темно. Но взошедшая луна сделала белую ночь еще светлее. И хотя ночное светило казалось на фоне серого неба каким-то белесым, болезненным и малокровным, видимость была вполне приличная.

…Воздух со свистом проходил через ее ноздри, и его не хватало. Наташа задыхалась, хотелось вдохнуть широко распахнутым ртом. Сердце стучало бешено. Струйка крови из рассеченной брови ползла по лицу.

Она догнала Андрея и, не зная, как еще привлечь внимание, ткнулась головой в спину, не замедляя бега. Рубашка на спине была липкой от крови.

Он обернулся — так же странно, механически, как и шел. Кровавая маска лица дернулась. И — пустые, невидящие глаза изменились, посмотрели с удивленной тревогой — сначала на Наташу, потом вокруг Он слегка помотал головой, напоминая лунатика, проснувшегося вдруг на гребне крыши.

— Ты? Где мы? Что, вообще… — голос звучал незнакомо, хрипло, каркающе.

Он осекся, протянул руку, пошарил на ее затылке — и проклятый кляп выскочил наконец изо рта. Наташа с трудом пошевелила челюстью, сделала несколько глотательных движений…

Андрей заговорил снова, уже мягче:

— Что с тобой? У тебя кровь на лице…

Она посмотрела на него, залитого кровью сверху донизу, от босых ног до зачем-то обритой макушки, посмотрела на пропитанную темным, тяжело липнущую к телу одежду… И расхохоталась.

Истеричный смех разносился далеко вокруг, заглушая негромкие ночные звуки. Она хохотала и не могла остановиться.

Глава 12

Как всем известно, в Российской Федерации неприкосновенность жилища обеспечивается Конституцией. Но большинство граждан не слишком доверяют сему документу и приспосабливают на свои двери более или менее хитроумные запирающие устройства.

Эта дверь исключением не являлась. Навесной замок внушал почтение — массивный, тяжелый, с толстой дужкой. Появившийся на свет в старые добрые советские времена, когда металл для изделий легкой промышленности не больно-то экономили.

Но пробой выдернулся из дерева с какой-то даже подозрительной легкостью. Ростовцев подумал, что, пожалуй, не они первые входят сюда подобным способом.

Хибарка, конституционную неприкосновенность которой Ростовцев нарушил, была крохотная, как и все остальные в этом месте, куда они с Наташей вышли после полуторачасовой ночной прогулки по полям. Назвать сей поселочек деревней или садоводческим кооперативом язык не поворачивался— маленькие, по две-три сотки, обработанные участки земли и домики, немногим превышающие размером собачьи будки. Ни электричества, ни водопровода, ни прочих благ цивилизации. Понятное дело, владельцы постоянно на своих псевдо-дачках не жили, разве иногда оставались переночевать, припозднившись к последнему автобусу. В общем, убежище казалось идеальным, — по крайней мере, до утра.

Внутри было темно — серый сумрак питерской ночи едва просачивался в единственное крохотное окошечко. Войдя, Ростовцев машинально пошарил рукой у двери — выключателя, конечно, не оказалось. Зато обнаружилась стоявшая на полочке консервная банка с оплывшей свечой и коробок спичек. Там же лежали несколько огарков — не иначе как НЗ на черный день.

— Фазенда… — протянул Ростовцев, когда трепещущий желтый огонек осветил хоромы. Наташа молчала. Она вообще не сказала ни слова, когда они шли по полю, и когда наткнулись на этот кукольный поселок, и когда искали подходящий домик.

Некая внутренняя перегородка в фазенде все-таки наличествовала — брезентовая занавеска отделяла лилипутскую прихожую, заставленную сельхозинвентарем и пустыми ведрами. Здесь же висел примитивный умывальник, сделанный из пластиковой лимонадной бутылки.

За полуотдернутой занавеской виднелась кухня, она же столовая, она же спальная — сколоченный из досок топчан тянулся от стены до стены, почти не оставляя места для колченогой табуретки и тумбочки, служившей заодно и обеденным столом. На тумбочке — так, что бросался в глаза от входа — лежал исписанный листок.

У Ростовцева мелькнула иррациональная мысль: что попал он сюда не случайно, что шагал через поля, ведомый каким-то подсознательным чувством или неосознанным воспоминанием, и что листок — письмо, адресованное ему, письмо, которое все расставит по своим местам…

Это действительно оказалось письмо, написанное четким, разборчивым почерком. И, действительно, адресованное ему. Наташе, впрочем, тоже. Он стал читать вслух в неверном свете свечи.

Господа пришельцы! Вынужден Вам сообщить, что цветных металлов в моем скромном обиталище Вы не найдете, во многом благодаря предыдущим визитам Вас и Ваших коллег. Равным образом не имеется продуктов, спиртных напитков, а также прочих, материальных и денежных ценностей. Убедительнейшим образом прошу нe расстраиваться по этому поводу и не выражать Ваших расстроенных чувств, вытаптывая грядки и круша обстановку— поселок наш достаточно велик, и где-нибудь Вы несомненно обретете искомое. В том же случае, если Вас интересует лишь ночлег под сим непритязательным кровом, то я попросил бы Вас предварительно принять душ в предназначенной для этой цели кабине, поскольку опыт предшествующих посещений свидетельствует, что подобное действие значительно уменьшает количество остающихся после ночлега вредоносных насекомых, несомненно могущих помешать спокойному сну Вас либо Ваших коллег при последующих визитах.

Подписи не было. Ростовцев положил листочек на место. Там, где пальцы коснулись бумаги, остались пятна. Пятна крови.

— Пожалуй, стоит принять приглашение, — сказал Ростовцев. — И насчет душа, и насчет ночлега. Ты как думаешь, Наташа?

Она молчала. Ростовцев обернулся.

Наташа стояла на том же месте, где остановилась, войдя. Смотрела на него. Значение ее взгляда Ростовцев не понял.

Душевой кабиной именовалось хлипкое сооружение из жердей, обтянутых пленкой, наверняка отслужившей свой срок на парнике. Однако вода из водруженной на конструкцию бочки текла теплая — нагрелась на солнце за день. Попахивала, правда, слегка болотом, но на такие мелочи не стоило обращать внимания.

Нашелся даже обмылок, и Ростовцев, скинув пропитанную кровью одежду, старательно смывал следы… чего? — он и сам не знал. Память вновь зияла темным провалом — свежим, только образовавшимся. Последнее, что он помнил: Наташа, переулок, машина, странные люди, укол в бедро — и все. Обрыв пленки, монтаж, склейка — и вот он уже стоит посреди ночного поля, залитый с головы до ног кровью. Чужой кровью. А рядом связанная Наташа…