Алексей Атеев - Карты Люцифера

– Какая именно? – с интересом спросил Артем.

– Точно сказать не могу, но опасность близкая и очевидная.

Глава 7

ФАКТ АГРЕССИИ И ТАИНСТВЕННЫЙ ПЕС

Какая польза надевать собаке золотой ошейник?

Собственно говоря, делать в Плутаеве больше было нечего. Однако катер в Кострому отправится только завтра. Артем взглянул на часы. Начало седьмого. Куда податься? С Соболевым он наговорился «до отвала». Учитель показался ему несколько «не в себе», а рассказы его и вовсе странными. Вокруг таинственных карт сгустился полный туман. Впрочем, какая ему разница? Деньги ведь платят. Что касается «ясновидения» Соболева и невнятных намеков, так это и вовсе чепуха. Какие здесь могут быть опасности?

Вопрос с ночлегом был решен, но сидеть в доме у Соболевых не хотелось, и Артем решил прогуляться по городу.

Вечерело. Тучи вдруг разошлись, засверкало предзакатное солнце, и тут же неожиданно пролился легкий дождик. Он быстро кончился, и над городом повисло разноцветное коромысло радуги. Когда Артем видел радугу, ему вспоминалось детство. Казалось тогда: нет на свете ничего красивее. Нежные краски ласкали душу, вызывали восторг, заставляли забывать о сиюминутных заботах. Интересно, сидя на радуге, взглянуть на землю, думалось тогда. Наверное, с высоты не видно грязи и убожества наземного мира. Подобная мысль возникла и сейчас. Это жалкое скопище домишек, называемых Плутаевом, словно куча мусора, брошенного неведомой рукой на землю…

Артем неожиданно для себя вышел на косогор, с которого открывался великолепный вид. И сразу стало понятно, почему Левитан ездил в эту дыру писать свои картины.

Далеко за Волгой бушевала гроза. Зигзаги молний изнутри воспламеняли клубящиеся тучи, и они взрывались с ослепительно лиловым светом, изрыгая из своего нутра яростные раскаты, которые, преодолев расстояние, трансформировались в недовольное ворчание. Над самой же рекой тучи расступились, образовав нечто вроде огромной небесной полыньи. И через эту полынью на воду и берега падал конус света, сотканный словно из множества отдельных лучей. Это только усиливало впечатление необъятности пространства. Радуга растаяла, но сияние, лившееся из-за туч, приобрело розоватый оттенок, затем сгустилось, проходя все стадии от алого до багряного. И речные воды тоже меняли цвет, но не краснели, напротив, становились синими, как спелая слива, а потом и вовсе почернели. Необычное освещение рельефно выделило предметы, лежащие на берегу реки: перевернутые лодки, бакен, створные знаки. Низко пролетевший над водой журавль и вовсе создал впечатление ожившей японской гравюры.

Последний луч сверкнул на золоте креста далекой заволжской церкви, и, словно знаменуя этот миг, издали послышался протяжный колокольный звон. Отчего-то стало грустно, сладко защемило сердце… Артем, отродясь не бывавший в церкви, перекрестился, смахнул слезу и побрел назад в город.

Пахло дождем, скошенной травой и парным молоком: вовсе не индустриальными, а исконно сельскими ароматами. Густые, как сметана, сумерки пали на Плутаев. В домах зажглись огоньки, из открытых окон до Артема доносились звуки обыденной жизни: детские голоса, смех, перебранка… Здесь звякала посуда, там громко играло радио. И Артем подумал, что в этот час везде на Руси происходит одно и то же: народ кончает ужинать и начинает готовиться ко сну. Он взглянул на часы. Почти девять.

В этот миг из проулка прямо на Артема вышла большая белая лошадь.

– Что, конявый, – спросил у лошади Артем, – и тебе грустно? И ты небось задумываешься о смысле бытия. Зачем ты, конявый, бродишь впотьмах по улицам? Почему не стоишь в стойле, не хрумкаешь овсом или сеном? Может, потерялся? А возможно, сбежал с живодерни. Скажи, конявый, собрат мой! И ты забыт и неприкаян?

Лошадь в ответ тихонько заржала.

– Значит, я угадал, – констатировал Артем. – Тебе так же грустно, как и мне. Жизнь бессмысленна что для лошади, что для человека. Как говорит мой друг Колычев: суета сует и всяческая суета. Суета и бессмысленность… Ладно, конявый, будь здоров.

Артем размышлял, что делать дальше. Вернуться в гостеприимное семейство Соболевых, выпить по рюмочке с хозяином да завалиться спать? «Перины, наверное, у них замечательные», – думал он. Или еще немного погулять?

Откуда-то, словно из-под земли, послышались звуки музыки. Играл духовой оркестр. Знакомая мелодия… Артем прислушался. Вальс «Амурские волны». Ага, уж не танцульки ли имеют место быть? Оказывается, в Плутаеве, как и повсюду на земле, хоть в том же Париже, кипит ночная жизнь. Есть смысл познакомиться с ней поближе. И наш герой отправился на поиски приключений.

Он шел почти наугад, ориентируясь на уханье барабана, всхлипы кларнета и жестяной лязг тарелок. Звуковая дорожка вывела к месту гульбища – ярко освещенной деревянной эстраде, на которой сидело человек семь музыкантов, называемых в народе «духоперами». Дирижировал оркестром невысокий лысый толстячок в свободной бархатной куртке, наподобие тех, какие носят художники, похожей на старинный кафтан. Нижнюю половину одеяния дирижера скрывала стоявшая за ним афиша, на которой было написано:

«МУЗЫКАЛЬНЫЕ ВЕЧЕРА ДЛЯ ЮНОШЕСТВА.

ПОСВЯЩАЮТСЯ НАЧАЛУ НОВОГО УЧЕБНОГО ГОДА.

ИГРАЕТ ОРКЕСТР «ВОЛЖСКИЕ ПРОСТОРЫ»

РУКОВОДИТЕЛЬ СИЛАНТИЙ ИЛЬИЧЕВСКИЙ».

По-видимому, человек в бархатной куртке и был означенным Силантием. Он резво махал палочкой и отбивал такт правой ногой, обутой в стоптанный сандалет.

Вокруг эстрады, в лучах нескольких прожекторов, резвилась многочисленная публика. Очевидно, в Плутаеве под понятие «юношество» подпадали самые разные возрастные категории, поскольку на танцевальной площадке кружились и сопливые ребята, и солидные немолодые пары.

Вальс кончился. Дирижер обернулся к публике, одарив присутствующих звездной улыбкой. Он купался в лучах славы.

– Чарлистон давай! Чарлистон!!! – закричали с мест.

– Идите вы со своим чарлистоном куда подальше! Твист давай!.. Шейк!..

Скорее всего, противоречивые требования в рядах танцующих заставили концертмейстера самому сделать выбор. Он взмахнул палочкой, и «Волжские просторы» завели удалой краковяк. Часть публики яростно засвистела, более пожилые ее представители тут же пустились в пляс.