Магазин работает до наступления тьмы (СИ) - Бобылёва Дарья

— Понимаете, так просто и не расскажешь. Я же сама видела, муж говорит — померещилось тебе, а мне не мерещилось. — Внучка приложила к глазам платок. — Руки вот такенные стали, длинные, как у обезьяны, ой… Не было у него при жизни таких рук, не бы-ло, а они в заключении пишут: «гигантизм»! Ничем он таким не болел, и роста среднего, что я, деда своего не помню!.. Вот такенные ручищи, а от пояса нет ничего. То есть совсем нижней части нет, так и не нашли, и срез такой ровный, чистенький, как… — она понизила голос, — как окорок свиной на рынке, образно говоря. Будто из пластилина он стал — тут растянули, там оборвали, да так и оставили…

— Кто оставил? — заинтересовалась Матильда.

— Я разве знаю? Я образно говорю! — испуганно махнула платком внучка. — Вроде бы один он в квартире был. Дверь изнутри заперта, при мне вскрывали. А дворник накануне шел мимо и видел в окнах свет. Такой, говорит, зеленоватый и колеблется, типа северного сияния. Он из Душанбе, откуда он знает, как северное сияние выглядит?

— Может, он тоже, — задумчиво проговорила Матильда. — Образно… Избавляться от вещей пытались?

— Ну, как пыталась… Хотела сервиз фарфоровый одному человеку продать, старинный, на двенадцать персон. А он глянул и говорит: на фарфоре микротрещины. И ушел сразу, даже чай не допил. Нет там трещин никаких!.. А после этого, — внучка шмыгнула носом, — мне дед сниться стал. Ругается, говорит, чтоб не выкидывала тут ничего, сохранила ему квартиру, как было. Страшный, ручищи вот такенные, а главное — при жизни он так никогда не выражался…

— Бывает. А кроме того человека с фарфором не приходил никто? Типы подозрительные тут не крутились? А то некоторые их, знаете ли… чуют.

— Что значит — их? — вытаращив глаза, тихонько переспросила внучка.

— Вещи не в себе.

— Да почему не в себе, говорю же — здоровый он был человек…

Матильда еще раз огляделась и наконец поняла, почему так странно себя чувствовала с тех самых пор, как переступила порог этой квартиры. Собственное ее чутье на вещи не в себе было очень слабым, оно чаще обманывало, чем подсказывало. Но сейчас стрелка этого внутреннего компаса вертелась во все стороны не потому, что он опять барахлил, а потому, что искомое было повсюду. Вот в чем заключался объединяющий принцип причудливой коллекции.

Покойный коллекционер собирал вещи не в себе.

Такие люди встречались, пусть и довольно редко. Неизвестной природы чутье, в котором они сами себе чаще всего не отдавали отчета, тянуло их к предметам из других осколков. Хозяин считал, что чем больше слоев прошел предмет, тем притягательней он для подобных собирателей, и звал их землеройками, потому что ради вожделенной вещи не в себе они буквально рыли носом землю. Небогатые землеройки копались на свалках, обеспеченные — бились на аукционах за какую-нибудь не имеющую ни художественной, ни коммерческой ценности безделушку, порождая вокруг нее необъяснимый ажиотаж. Это из-за их фанатичного желания завладеть вещью не в себе неожиданно взлетали в цене наборы мельхиоровых ложечек или собрания сочинений низверженных вождей — лишенные чутья антиквары наивно полагали, что раритетами вдруг стали все подобные предметы, а не один-единственный с особыми свойствами. И, что самое удивительное, обладатели чутья зачастую сосуществовали со своими коллекциями вполне мирно, как будто интуиция подсказывала им, чего не стоит делать с вещами не в себе, чтобы не пробудить эти самые свойства. Трудные предметы с чувственными проявлениями, вроде часов-«луковицы» инженера Войцеховского, действительно были редкостью. Обычно вещь не в себе просто не следовало, к примеру, надевать на себя, или выставлять под лунный свет, или ронять — и она годами спокойно дремала на полке, радуя сердце коллекционера. У каждого предмета были свои особенности, и порой действия, нарушающие технику безопасности, были так сложны, что владельцу просто в голову не приходило провернуть с вещью нечто подобное.

Но случались и настоящие бедствия. К примеру, одно из знаменитых итальянских землетрясений, когда погибло множество людей, а Венеция чуть не ушла под воду, было вызвано коллекцией тонко чувствующей, но совершенно бестолковой землеройки из благородного семейства. Эта дама решила выставить наиболее ценные, с ее точки зрения, предметы в галерее своих друзей, и цепочка непредвиденных взаимодействий привела к тому, что вещи не в себе буквально срезонировали друг с другом, устроив форменную катастрофу. Узнав об этом, Хозяин удивился, куда же смотрел владелец тамошнего магазина, занимающегося вещами не в себе, — а потом оказалось, что магазин был упразднен за пару месяцев до землетрясения. Причину не разглашали, однако, по слухам, провинность была очень серьезная.

— Место тут какое-то, образно говоря, нехорошее, — продолжала внучка коллекционера. — Я, вообще, современный человек, я всегда научное объяснение ищу… Но, знаете, то скрипит ночью, будто шаги, то в перекрытиях щелкает, то вещи падают. В окнах вспышки какие-то — я пару раз подходила, видела…

— Проводку проверьте, — перебила Матильда. — А в перекрытиях от перепада температур щелкает, частое явление.

На круглом лице внучки мелькнуло разочарование, смешанное с обидой.

— Вы вещи трогали? С места на место переставляли?

— Да нет, только пыль протираю. Он же просит все сохранить, как было…

— Правильно. Лучше даже не протирайте пока. От греха подальше.

— И грех есть, — доверительно зашептала внучка. — Я на парочку специалистов по всякому такому подписалась, просто для саморазвития. Ну и поспрашивала их. Одна, она родовыми энергиями занимается, сказала — это все потому, что дедушка тут… ну, остался. Дело у него какое-то незавершенное, а стуки все эти, вспышки — это он, образно говоря, знаки подает. И во сне приходит. Я только понять не могу, за что он так на меня злится…

Матильда взглянула на нее с легким скепсисом.

— Разберемся. Вы обратились по адресу. А ходит к вам, может, и не он совсем. Просто кто-то прицепился и кормится. Некоторые, повторюсь, чуют такие вещи.

— Да кто, кто чует?.. — внучка прикусила краешек платка.

— А хоть бы и эта ваша, с энергиями. — Матильда, не касаясь, медленно обвела рукой резную раму небольшого овального зеркала. — Я пару вещей заберу, если не возражаете? На оценку. — И, глядя на слегка побледневшую внучку в упор, очень серьезно добавила: — Образно говоря.

Теперь инициативу в разговоре перехватила Матильда. Бродя по квартире и выбирая, на первый взгляд, совершенно случайные предметы, она подробно расспрашивала внучку об обстоятельствах смерти коллекционера: что ей предшествовало, не приходил ли кто за пару дней до этого, насколько ярким было замеченное дворником в окнах «северное сияние» и как долго продлилось, чем точно пахло от трупа, не чувствовался ли в квартире запах озона, как после грозы, имело ли лицо покойного умиротворенное выражение или было искажено, что произошло с костями его необъяснимо удлинившихся конечностей — были они размозжены или просто выросли, сохранив целостность, — какого цвета был срез на месте отделения нижней части тела, сколько крови вытекло… Интерес Матильды оказался столь велик, что внучке потребовалось накапать корвалола, а потом она, прижимая платок ко рту, убежала в уборную, где провела довольно много времени. Матильда терпеливо стояла под дверью и продолжала расспросы.

— Череп тоже деформировался?

— Немного! — всхлипывала внучка.

— То есть все тело было растянуто?

— Да!

— Мог он за что-то держаться, пока его тянуло? За дверь, например?

— Ну… он лежал у двери, да, и пальцы скрюченные.

— Глаза случайно не лопнули?

— Господи боже!.. — За дверью зашумел слив.

Помимо зеркала в резной раме, Матильда упаковала в большой коричневый чемодан кусок картона, на котором широкими любительскими мазками была изображена часть подъезда в старом доме: витые перила, шахматная плитка на полу и двустворчатая входная дверь чьей-то квартиры. Следом отправилась увеличенная черно-белая фотография неизвестной девушки в каких-то музейных интерьерах — зеркала бесконечно повторяли ее фигуру в коридоре отражений. Еще Матильда взяла медную дверную ручку в виде сердитой львиной морды с кольцом в носу и чучело попугая. Чучело ей просто понравилось. Уже защелкнув замки чемодана, она заметила висящее на спинке стула ожерелье из единых проездных билетов на общественный транспорт. Разноцветные прямоугольники из плотной бумаги были проткнуты дыроколом и нанизаны на веревку, от нескольких остались лишь обрывки. Матильда осторожно провела по билетам пальцем, но ничего не произошло. Только поднялось еле заметное облачко пыли и замелькали даты — январь, февраль, март 1980 года… Ожерелье было похоже на те, цветочные, которые в кино накидывали на шею туристам при посещении экзотических островов. Матильда бывала на экзотических островах только во снах и хорошо помнила, что со всеми этими пальмами, лазурной водой и белым песком обычно связаны самые счастливые воспоминания. Поленившись снова открывать чемодан, Матильда сунула связку разноцветных билетов в карман. Они ей тоже очень понравились.