Магазин работает до наступления тьмы (СИ) - Бобылёва Дарья

Ольге Авраменко с величайшей признательностью

Вскроются старые раны

Надпись хранила следы борьбы: вторую «А» в слове «МАГАЗИН» сначала пропустили, а потом вписали по возможности незаметно, потеснив и без того убористую «З».

Да, это определенно была вывеска. Славик поморщился — он терпеть не мог такие рекламные заигрывания: смотрите, мол, какие мы современные и искренние, даже пытаемся шутить, совсем как настоящие люди. Любой бизнес, даже самый крохотный, должен сразу демонстрировать честный капиталистический оскал, а не прикидываться игривым. Левый нижний уголок листа был оторван, как будто кто-то в сердцах пытался его содрать. Тут Славик все-таки не удержался и поскреб бумагу ногтем — и впрямь крепко приклеено…

— Открыто! — сообщили из-за двери. Таким тоном обычно кричат «кыш» бродячим животным.

Славик застыл на месте. Вообще-то он хотел еще постоять тут, все взвесить, придумать какую-нибудь удачную фразу для приветствия. И разве можно услышать изнутри тихий шорох? Дверь же толстенная. Это они там, наверное, между собой…

— Кому сказано — открыто! — рявкнули из-за двери еще громче и недружелюбнее. — За ручку тяните! Если ручки нет — подденьте снизу!

Славик с тоской посмотрел на круглую клумбу перед магазином. Из-под тяжелой влажной земли уже деловито лезли какие-то листики. Отступать было поздно, а главное — глупо. Славик напустил на себя непринужденный вид, взялся за холодную латунную ручку и потянул на себя.

Дверь не поддалась.

— Не ту створку! — подсказали изнутри.

Славик вдруг с восхитительной ясностью понял, что совершенно не хочет туда, а хочет домой — к Лесе, к пухлым сырникам, приготовленным ею на завтрак. В неудачном зазоре между резцом и клыком, справа, так и осталась мягкая творожная крупинка…

Он взялся за нужную створку, и дверь послушно распахнулась.

***

Внутри царил полумрак, горели под потолком тусклые желтые лампы, пахло пылью, отсыревшим деревом и лежалой бумагой. Так пахнет в уцелевших районных библиотеках и в квартирах безумных бабушек-собирательниц. Славик ушиб локоть, уронил что-то, судя по звуку, чугунное и наконец налетел на прилавок. За прилавком он, проморгавшись, обнаружил хрупкое создание с короткими встрепанными волосами и лебединой шеей. Его внешность совершенно не сочеталась со свирепым голосом из-за двери. Создание меланхолично перекладывало из стопки в стопку какие-то книги.

— Здравствуйте, я извиняюсь… — начал Славик и тут же вспомнил, как за слово «извиняюсь» в комментариях им недавно сыграли в испепеляющий футбол сразу три тетки с характерными застенчивыми лицами провинциальных учительниц на аватарках.

— Заходите, смотрите! — раздался откуда-то из соседнего помещения уже знакомый голос. — Не толпитесь!

Создание плавным жестом длиннокостной руки указало Славику нужное направление. В огромных глазах светилась слегка удивленная пустота, как у лемура.

***

Славик совсем не так представлял себе антикварные магазины. В сумрачном и тесном торговом зале не оказалось ни китайских ваз, ни бронзовых канделябров, ни искрящегося в свете старинной люстры хрусталя, ни ушлого оценщика, придирчиво изучающего через ювелирную лупу явно краденное колечко. Дневной свет сюда не проникал — после секундного замешательства Славик понял, что в магазине нет окон. Круглые лампы под потолком работали через одну, мигали и зловеще потрескивали. Вдоль стен стояли шкафы с книгами, а большую часть помещения занимали импровизированные витрины: ящики, сундуки, столики — заваленные всевозможным барахлом. Оно сливалось в единую массу какого-то неопределенного, но умиротворяющего, с детства знакомого оттенка, из которой вдруг выступали, словно выхваченные лучом, черный зонт — папин, непременно папин; засушенный иглобрюх — от соли чешется макушка, ласты тяжело колеблются в толще воды; подстаканники, пепельницы — крепкий чай и сигарета натощак, а по дороге в институт можно перехватить хот-дог; древний пленочный фотоаппарат; резной стеклянный салатник — Новый год, оливье с яблоками по тетиному рецепту, горошек застенчиво выглядывает из майонезной гущи, — а рядом с салатником синяя с золотом чашка на блюдечке… Точно такая же чашка была у бабушки — и ручка треснула в том же месте. Где-то даже не в голове, а под ребрами у Славика затеплилось воспоминание: бабушка, кажущаяся еще такой огромной и уютной, сидит перед телевизором и пьет чай из своей персональной синей чашки. Она называла ее кобальтовой, и это слово с тех пор ни разу и не пригодилось, осталось непонятным и сказочным…

— Себе или на подарок?

Все исчезло, окружающий хлам снова стал единой, тускло освещенной массой. Перед Славиком возникла небольшая рыжая девица с густо подведенными глазами. Она без улыбки уставилась на него и подбодрила:

— Ну?

Обладательница свирепого голоса наконец-то нашлась.

— Здравствуйте! — Славик протянул девице руку, но никакой ответной реакции не последовало, если не считать взлетевшей кверху левой брови. — Я, собственно, не за покупками. Мне бы работу какую-нибудь, хоть подработку, хоть временную… На любую согласен, кризис, сами знаете…

— Кризис, — повторила девица, и в ее глазах вспыхнул неподдельный интерес.

Она поманила Славика за собой в темные недра магазина, а когда он доверчиво последовал за ней — зажала в углу среди каких-то коробок и деловито, в полном молчании ощупала: бока, руки, плечи. Это было похоже на досмотр в аэропорту, поэтому сначала Славик по привычке подчинился и только потом, с некоторым опозданием, начал возмущаться.

— Мы сейчас всех проверяем, — ответила девица, отпуская его, но продолжая внимательно разглядывать. — Кризис, сами знаете. Подстаканники стали пропадать.

Славик неуверенно засмеялся, и его сдавленный смех повис в воздухе, как до этого протянутая рука. Домой — к Лесе и сырникам — захотелось с удвоенной силой.

— Что смешного? Под одеждой выносят. — Девица приподняла пальцем его подбородок и тут же отпустила. — Спортом занимаешься? Принимаешь что-то? Пил давно?

— Н-нет, — обобщенно ответил Славик.

— С тяжестями как? Грыжи нет? Искривление позвоночника? Астма?

Славик мотал головой, уставившись на бледное пятно ее лица с двумя провалами подведенных глаз. Какая дичь, отрешенно думал он, куда я полез, зачем это все, когда на свете существуют сырники с ванилью…

Щелкнул выключатель, и одинокая голая лампочка осветила уходящие под потолок башни из коробок.

— Тут у нас склад, — скороговоркой объяснила девица. — Работа есть. Перебрать все, что в коробках, уложить поплотнее. Посуду к посуде, книги к книгам. Плесень, битое — выбросить. Что перебрал — в тот угол, пустые — в этот. Сможешь?

Славик посмотрел на картонные башни. Ближайшую праздничной лианой оплетала серебристая мишура.

— Смогу, наверное…

— Выходить нельзя, пока не позовут. Приступай. — И девица отвернулась, явно собираясь уходить.

Это определенно было не только самое странное, но и самое короткое собеседование в жизни Славика.

— Подождите, а… а зарплата какая? А график? Как вас зовут-то хоть?!

— Матильда. Не ори, сиди тут тихо. Хозяин спит. — И она скользнула обратно в торговый зал, прикрыв за собой дверь.

Растерянно застывший посреди склада Славик все же ощутил некое странное удовлетворение. Если бы девица оказалась Машей или Аней, он, пожалуй, был бы разочарован.

Праздничная лиана с шорохом соскользнула с коробок прямо ему на голову. Славик чуть не завопил от неожиданности, поспешно отбросил грязную мишуру, словно змею, и достал телефон. Вокруг было столько всего, что сам боженька велел заснять.

***

Славик моментально перепачкался в пыли — той особенной, мягчайшей домашней пыли, которая формирует косматые клочья, луизианским мхом оплетая недоступные для уборки места. В коробках был все тот же разнообразный хлам, который старики обычно складируют на балконе или на даче, бодрая молодежь выкидывает без сожаления, а безумные собиратели, наоборот, тащат в дом с помоек или с таких вот барахолок. Славик пытался как-то рассортировать хлам, но тут было слишком много его подвидов: посуда, шкатулки, пузырьки, газеты, статуэтки, куклы, значки, этикетки, ручки с карандашами, сумочки и кошельки, отрезы ткани, театральные бинокли, флажки и вымпелы, колокольчики, украшения — и очень много книг. Одна коробка оказалась целиком забита книгами. Сверху — плотно, как черепица, уложенные любовные романы в мягкой обложке: плечистый, как горилла, он и запрокинувшая в экстазе голову она. Следующий слой — они же, но вперемешку с брошюрами по самолечению. Потом любовные романы кончились, а среди книжек о целительных свойствах трав, прополиса и чайного гриба стала попадаться церковная душеспасительная литература. И наконец остались одни молитвословы и наставления старцев, а последней с самого дна коробки Славик достал тоненькую брошюру «Как вести себя на кладбище». Ему вдруг стало грустно, как будто он случайно просмотрел в ускоренной перемотке чью-то долгую унылую жизнь. Но обложку брошюры он все равно сфотографировал.