Роберт МакКаммон - Они жаждут
Он достиг манившей его свечи. Она стояла на длинном столе из черного полированного дерева. За пределами светового круга ничего не было видно, но у Кобры сложилось впечатление, что комната огромна, настоящий зал, больше похожий на пещеру, чем на комнату. Он слышал, как свистит в разбитых окнах ветер, где–то очень высоко над собой.
Слева он увидел еще одну свечу. Она плыла прямо по воздуху, как будто ее нес призрак.
Но потом он увидел быстрый отблеск пламени на лице молодой девушки. У нее были длинные эбеново–черные волосы, чувственные полные губы, лицо, прекрасное, как осенняя луна. Теперь и справа появилась свеча. Эту держал в руках молодой человек в футболке с изображением группы “Кисс” на груди. У него было худое с резкими чертами лицо и хищный взгляд глаз. И третья свеча, за спиной Кобры. Высокая улыбающаяся девушка, рыжие волосы каскадом ниспадали на плечи. И все остальные: пара девушек–чикано, негр с повязкой на голове, мужчина и женщина средних лет, которые смотрели на него с любовью, словно Кобра был их давно пропавшим сыном, который неожиданно вернулся. В молчании горели окружившие его свечи.
И потом рука, холодная, как кусок льда, коснулась плеча Коры. Он стремительно повернулся, готовый выхватить верный маузер. Но рука метнулась бледной молнией и поймала его за запястье, не причиняя боли, но и не давая руке шевельнуться. В золотом свете свечей Кобра увидел лицо человека, казавшегося одновременно очень старым и очень молодым.
На белой коже не было морщин, но глаза казались древними и мудрыми, в них таились тайны тысячелетий. Там, где руки Кобры коснулась белая, как снег, рука, по коже побежали электрические искры. Чувство распространилось по всему телу Кобры, пока он вдруг не ощутил, что, должно быть, подключен к какому–то могучему источнику энергии, который снабжает всю вселенную. Ему казалось, что сейчас он взорвется от страха и возбуждения, и что он должен встать на колени на каменный пол и поцеловать зимнюю ледяную руку Смерти.
Смерть улыбнулась – улыбкой мальчика сквозь глаза старика – и сказала:
– Добро пожаловать!
Викинг и Дико долго ждали, стоя на краю подъездной дорожки, но Кобра так не появился. На восточном горизонте засерело – приближалась заря. После того, как они несколько раз – и без результата – окликнули Кобру, Викинг вытащил из ножен громадный кривой охотничий нож, который носил на поясе.
– С Коброй что–то стряслось,– сказал он Дико. – Я выясню, что там такое. Ты со мной?
– Да,– сказал Дико. – Я с тобой.
Они двинулись к замку, переступили порог и были проглочены тьмой.
Восточный горизонт светлел все больше, на дорожку упали первые тени. Незадолго до восхода солнца огромные двери медленно затворились и щелкнул засов.
4.
Утро воскресенья выдалось ясным, ярким, теплым. В сотне колоколен сотни церквей Лос–Анжелеса зазвонили воскресные колокола. Богу Света возносились молитвы – от формальных церковных служб до простых молитв на Малибу–бич, где имелась Тихоокеанская церковь. Святой орден Солнца зажег ароматические конусовидные свечи, католики читали свои мессы. Бог Света почитался сотней различных способов. Склонились перед своими алтарями буддисты. Город казался затихшим, отдыхающим, планета безмятежно вращалась, пронося сквозь упорядоченную вселенную.
Со своей террасы Митч Гидеон наблюдал за стаей птиц, словно в замедленном фильме пересекавшей небо. Он стоял, погруженный в теплый всплеск солнечного света, покуривая сигару, вспоминая сон о гробах, конвейерной ленте. Этот сон снова приснился ему, и он вскочил в постели так неожиданно, что с Эстелл едва не случился сердечный припадок. Сначала сон казался забавным, над ним можно было посмеяться. Теперь он приводил в ужас. Детали становились все четче и ярче. Вчера он мог уже рассмотреть лица некоторых своих товарищей по конвейеру. Они напоминали усмехающихся мертвецов, и холодная белизна их мертвой плоти была такой реальной, такой близкой, что Гидеону пришлось в ужасе выбираться со дна этого сновидения, словно со дна глубокого, заросшего тиной, душащего омута. Сегодня после обеда нужно было играть в гольф в “Уисти–кантри клаб”, и он надеялся, что это поможет ему отвлечься от сна, который превращался в психическую проблему.
Энди и Джо Палатазин сидели на своих обычных местах в реформированной венгерской церкви на Мелров–авеню – всего в нескольких кварталах от дома. Она сжимала его ладонь, чувствуя, что мысли мужа где–то далеко. Он, улыбаясь, делал вид, что слушает священника, но мысли его разделялись между двумя черными заботами – Тараканом, присутствие которого в городе было теперь так же трудно доказать или опровергнуть, как и присутствие призрака в доме, и последними событиями на Голливудском Мемориальном кладбище. Фоторобот человека, который пытался заманить в машину Ами Халсетт, был напечатан, размножен и роздан детективам и агентам в штатском, чтобы они могли использовать его в разговорах с людьми на улицах. Конечно, этот человек мог и не быть Тараканом, просто парнем, которому хотелось поразвлечься за свои денежки, но это была зацепка, которую нельзя было просто так взять и отбросить. Все труды Брашер привели к тому, что был обнаружен владелец темного–голубого “фольксвагена”, но он оказался совершенно противоположным по внешности тому человеку, которого описала проститутка. Палатазин поставил к нему агента, чтобы следить за действиями мужчины, на всякий случай.
Вторая проблема вызывала у него больше беспокойства. На пути в церковь он проехал мимо кладбища и увидел, как сторож Кельсон отпирает ворота утренним воскресным посетителям. “Значит, это был всего лишь акт бессмысленного вандализма, и ничего больше”. Палатазин очень надеялся, что так оно и было. Другие ответы – один ответ, который затаился в глубине его памяти – были способны свести с ума.
В своей огромной круглой кровати в своем Бель–Зарском особняке зашевелился, проснувшись, Вес Ричер. Он протянул руку, чтобы коснуться прохладной коричневой плоти Соланж. Его пальцы сомкнулись, чувствую лишь ткань простыни в том месте, где Соланж должна была быть. Он открыл глаза и повел плечами, вздрогнув – свет просачивался в спальню сквозь плотные бежевые шторы, но был достаточно ярок, чтобы шокировать его оптические нервы. Он рухнул на спину, прижав к глазам ладони, ожидая, пока минует первая волна жуткой головной боли.
– Соланж! – позвал он, и звук собственного голоса болезненно запульсировал в барабанный перепонках. Ответа не было, и наконец Вес уселся на краю постели.
– Соланж – снова, уже с раздражением позвал он. – “Черт побери! Где она может быть?” – подумал он. Сознание и восприятие были затуманены смешанным ароматом марихуаны и жасминовой эссенции, с хорошей ледяной струей кокаина вдобавок. “Как прошло шоу? – подумал он вдруг. – Как я смотрелся?” Вес встал и с трудом натянул халат.
Когда он вошел в гостиную и огляделся по сторонам, он громко выругался. Он увидел окончательно испорченный ковер, испещренный безобразными шрамами, кофейный столик красного дерева, пустые чаши, которые за вчерашнюю ночь наполнялись до краев раз пять по крайней мере, серебряные кокаиновые подносы, очищенные до блеска, блестящие на ковре осколки стекла, а между ними прожженые дыры, окурки, пятна–следы острых дамских каблуков – и эти же следы – Бог мой! – на крышке рояля,– и… “А, к чертям”! – подумал он. Разгром был полный и окончательный.
И посреди всего этого разгрома сидела Соланж в своем длинном белом халате с низким вырезом, чтобы хорошо были видны плавные мягкие выпуклости смуглых грудей. Она сидела на софе, скрестив плотно на груди руки, словно ей было холодно. Она смотрела на планшет для Оуйи.
– Привет, доброе утро,– сказал Вес и усадил свое непослушное тело на стул. Секунду спустя он поднялся, чтобы убрать с сиденья набитую доверху пепельницу. На сиденье остался пепельный след.
– Боже! – тихо пробормотал он, оглядевшись по сторонам. – Если бы меня только видели сейчас парни из Димино–клуба! Как они говорят… – Он увидел, что Соланж не обращает на него внимания – глаза ее были сосредоточены на точке в центре планшета. – Я не слышал, как ты поднялась. Сколько сейчас времени?
Соланж мигнула, поняла голову, посмотрела на него, словно только сейчас заметила, что он вошел в комнату.
– Вес,– сказала она. – Я… я… Уже давно не сплю. Я не могла спать с самого восхода. – Она посмотрела на него, потом сочувственно улыбнулась. – У тебя такой вид, словно кто–то наложил злобное проклятие.
– Что такое?
– Злобное проклятье. Очень сильное.
Соланж слегка нахмурилась, снова повернулась к доске. Потом подняла пластиковую пластинку и провела по ее нижней плоскости пальцем.
– Лучше не трогай эту дрянь,– сказал Вес. – Вдруг укусит. А Мартину я набью задницу, как только поймаю. Эта дрянь чуть мне глаз не выколола!
