Рэй Олдридж - Фильтровщики

– Я помогу вам, – сказала Тереза, взяв тяжелый короб. Её клиентка, по всей видимости, удивилась, но неясно улыбнулась.

– Спасибо. Вы очень добры, – произнесла она, как будто бы Тереза делала ей великое одолжение

Тереза помогла женщине загрузить её покупки в лодку, и неуверенность движений странной посетительницы вновь усилили впечатление о её болезни. Она легко коснулась обнаженной руки Терезы, снова благодаря.

Тереза внезапно почувствовала необъяснимое желание продлить знакомство. Такой уж она была. – Вы надолго остановились? В Дестине, я имею в виду?

Седая голова покачала. – Буквально несколько дней. Пока не починим судно, полагаю.

– И на нём только вы и… ваш муж?

– Томас не мой муж, – ответила женщина, и её голос впервые зазвучал почти живым. Она сделала странное ожесточенное лицо, глядя испуганно и гордо одновременно.

– О, – сказала неуверенно Тереза. – Ну, если вы решите сойти на берег пообедать, я могу дать вам несколько полезных советов.

– Томас почти никогда не покидает яхту.

– Вот как? – Что за странности, подумала Тереза. Она хотела спросить почему, но не смогла. – Ну, если вы измените свое мнение, и если вы цените свой желудок – не ешьте в «Пучеглазом Моряке» – Она засмеялась. – Я там работаю по ночам, так что я‑то знаю. – Она чувствовала себя странно легкомысленной, ей никогда не было так легко с незнакомцами. Только самые обаятельные из них могли заставить её разговориться, и за их очарование она платила затем своим доверием.

– Спасибо за совет, – сказала женщина, и оттолкнула лодку от пляжа.

– Я Тереза Мартин, – представилась она, и начала протягивать руку, но осеклась, потому что шлюпка уже скользила от берега.

Темные глаза женщины потемнели еще сильнее. – О. – Затем, перед тем как расположиться на скамье и начать грести, Тереза могла бы поклясться, она сказала: – «Я была Линда…»

Даже если Тереза просто не поняла, и женщина в действительности не ссылалась на себя в прошедшем времени, на неё произвело очень сильное впечатление то, что Линда не смогла припомнить своей фамилии.

В ту ночь дела шли даже тоскливее, чем обычно в «Пучеглазом Моряке». Морячок был зверски злой. Он уволил Нэнси, которая уронила тарелку с прогорклыми гребешками на шампуре. Нэнси покинула помещение, плача и проклиная, и Тереза позавидовала жизнестойкости  её чувств.

Ко времени закрытия она оказалась на террасе. Кеч покачивался на черном зеркале, невозмутимо‑гладком даже при дуновениях ветра. Тусклое золотистое сияние лилось от линии иллюминаторов вдоль каюты, образуя мягкие туманные полоски над световыми люками. Желала бы знать Тереза, о чем сейчас говорят Линда и Томас, эти два отважных путешественника.

Легко ступая полными ногами, к ней сзади подошел Морячок. Прежде чем она смогла развернутся, и отпрянуть, он притянул её к себе и стал мять её груди, болезненно щипая соски. От него несло его обычными одеколонами: рыбьим жиром, потом и дешевым ромом. Она изогнулась, отгораживаясь локтями, и он отпустил её. – Эй, – сказал он, сверкнув фосфорической ухмылкой. – Где ты ещё получишь?

– Пожалуйста, – сказала она, ненавидя мольбу в своем голосе.

Он пожал плечами и сморщил лицо, в гримасе терпеливой жалости и инфантильного упрека. – Эй, просто пытаюсь помочь. Я не хожу туда, где меня не хотят.

«Только пока не приспичит», – подумала она.

Выходя с террасы, он кинул через плечо: – Но знаешь что, милочка, если ты не трахнешься хорошенько в скором времени, твоя киска запаршивится. Так всегда случается со старыми бабами, которые не держат её сочненькой.

Позднее, лежа голой после душа в темноте комнаты, она все еще чувствовала синяки и грязь там, где Морячок коснулся ее. Банка содовой покоилась на её животе, создавая приятное ощущение холода.

«Парша свыше», – выдохнула она, чувствуя, как дрожащий смех вырывается сам по себе из ее груди.

После её прибытия к Заливу у нее были шансы избежать такой участи. Был водитель‑дальнобойщик, который доставил партию товара «Судовой мелочевке», немного полный человек чуть за сорок. Он был очень вежлив, и, несмотря на его комичный акцент, произвёл впечатление по‑житейски мудрого мужчины. Он спросил ее, не хочет ли она пойти пообедать в лучшее место, чем «Пучеглазый Моряк». Но как она могла воспринять всерьез человека, который носит бакенбарды Элвиса?

Потом был молодой матрос с одного из чартерных судов. Он проявил необъяснимую влюбленность в нее, зайдя настолько далеко, чтобы рискнуть питаться в «Пучеглазом Моряке», лишь бы иметь возможность пофлиртовать с ней. Возможно, матрос не был чертовски хорош собой, но он был довольно высокий, жилистый, с чистыми чертами лица и раскосыми голубыми глазами. Но однажды ночью он предложил им пойти искупаться нагишом в гавани. Её настолько потрясла одна только мысль о плаванье в этом супе из сточных вод, мертвой рыбы и пролитого дизельного топлива, что она сказала нечто достаточно оскорбительное, чтобы изгнать его.

Ну и ладно, подумала она. У людей случаются ужасные болезни. И неизбежно в жизни полно неприятностей, которые легко забываются, как это всегда бывало в прошлом.

Она снова заинтересовалась, как там Линда и Томас на борту старого парусника. Находятся ли они сейчас в постели, также как она? По крайней мере, они не одни. Она попыталась представить себе Томаса. Молодой Стерлинг Хейден[6], пожалуй, с суровым лицом моряка, который счастлив, только когда плывет под парусом посреди синего‑синего моря… Нет, что‑то её воображение завернуло куда‑то не туда. Человек, заставивший больную подругу одной отправиться на берег делать покупки… он должно быть какой‑то негодяй. Неужели Томас никогда не покидает свою каюту? Тереза была почему‑то уверена, что это Линда бросала якорь в тот первый вечер.

Теперь мысли рисовали ей каких‑то бледных подземных существ, заставив хихикнуть. Вампир морской, водоплавающий. Но Линда не выглядела малокровной, это совершенно точно. Ментальная анемия? Нет. Что‑то еще. Она не могла подобрать слово.

Внезапно Тереза почувствовал себя очень усталой. Она отложила баночку содовой в сторону и подтянула простынь.

Пока она дрейфовала ко сну, полу‑грёзы всплыли вверх, сжатые и живые. Линда, обнажённая, прекрасные непроницаемо‑тёмные глаза закатываются, рот открыт; тонкие ноги обернулись вокруг аморфной мужской фигуры, которая погружается в нее так же неустанно и неодолимо, как работающий поршень при замедленной съемке. Линда рвёт ногтями любовника, обнажив зубы в гримасе экстаза или боли.

Изображение поблекло, и ей привиделся старый парусник, спокойно стоящий на якоре; белый корпус светится в береговых огнях. Но вот корабль подчиняется ритму человека‑поршня, и качающийся корпус начинает генерировать небольшую рябь. Тусклый свет якорного фонаря в верхней части грот‑мачты рисует дугу назад и вперед сквозь беззвездное небо, и волны распространяются всё дальше и дальше по зеркально‑черной воде гавани.