Олег Гладов - Смех Again

Я копировальный аппарат. А сидящий в кресле — ещё один лист бумаги из пачки. Он говорит:

— По контракту положено.

— И ноги бреешь?

— И ноги.

— И лобок?

ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-жж-ж

— И лобок… Ай! Ты садист!

— А ты пидор.

ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж

— Я не пидор.

— Ты танцуешь для пидоров.

Каждый вечер, кроме понедельника. Групповой танец в форме морячка. Одиночный — в кожаных шортах с подтяжками. Приват — в слипах. Так, что веревка давит в анус.

— Для старых толстых пидоров.

— Я не пидор, — говорит он.

— Я танцор, — говорит он.

— Стриптизёр, — поправляю я, — конец иглы опускается в ёмкость с краской. 10 фунтов за 10 ml. Качество. Прямая поставка из Лондона.

— Они трогают тебя руками? — спрашиваю я.

ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж

— Они суют тебе в трусы деньги?

— Конечно. Это моя работа, — он морщится, — тебя не раздражает это жужжание?

— Нет.

Главное привыкнуть.

— Скоро уже?

Если когда-нибудь, кому-нибудь придёт в голову составить сборник часто задаваемых вопросов, я внесу свою лепту. Каждый сможет. Человек любой профессии. Глав в такой книге будет много. Но сами они будут очень короткими.

Глава «Продавец». Или «Работник торговых предприятий»:

Сколько стоит (название товара)?

Или:

Можно посмотреть этот (название товара)?

Или:

Срок годности (название товара) не истёк?

«Скоро уже?» Вот что я скажу составителю книги.

Неисчислимое количество раз. Биллионы? Квадриллионы? Сикстиллионы?

Много раз. Каждый раз.

Я выключаю машину, снимаю резиновые перчатки, протираю вздувшийся эпидермис чистой салфеткой, протягиваю мыло:

— Промой хорошенько.

Я открываю ящик и достаю один из тюбиков:

— Детский крем. Смажь сейчас. И каждый день, пока не заживёт.

Я говорю:

— Не отковыривай корочку. Пусть отпадёт сама.

Он смотрит на своё отражение в зеркале.

— А скоро заживёт?

Где ты — составитель книги?

— Скоро, — я смотрю на часы. Мне нужно успеть сделать ещё одно дело. И сделать его нужно именно сегодня.

— Рейс на Волгоград отправляется с четвёртой платформы через пятнадцать

минут.

Голос диспетчера, искажённый и усиленный динамиками, рикошетит о стены, прохладный мраморный пол и теряется где-то в вышине. В районе выгнутого дугой купола с пыльными стёклами.

У мужика, стоящего в очереди передо мной, потускневшее от времени обручальное кольцо из паршивого золота и грязь под девятью ногтями. Десятый ноготь отсутствует. Вместе с мизинцем левой руки.

— Уважаемые пассажиры. К вашим услугам на втором этаже автовокзала

круглосуточно работают секция игровых автоматов, комната матери и ребёнка, медпункт.

У диспетчера неестественно бодрый голос и странный акцент. Средние частоты, преобладающие в динамиках, делают этот акцент совсем уж запредельным. Марсианским?

У мужика впереди — выцветшая невнятная татуировка на тыльной стороне ладони.

«Коля»

Набита лет тридцать назад канцелярской копеечной тушью, которая продаётся в тысячах магазинов вместе с ватманами, циркулями и прочей хренью. Машинка была самодельной. Из электробритвы. А струна, которая использовалась вместо иглы, — тупой. Когда игла недостаточно остра, она рвёт ткани, нанося микротравмы. Повреждённые участки начинают кровоточить. Кровь смывает тушь, не давая ей закрепиться на коже. Результат — вот он. В полуметре от меня.

— Уважаемые пассажиры. В связи с участившимися террористическими

актами, просим вас обращать внимание на…

Марсианин предупреждает нас о готовящемся инопланетном вторжении. Сгорающих в клубах огня городах. Сожжённых посевах. Что ж. По крайней мере, честно.

Очередь к кассе сдвигается на пару десятков сантиметров. Я делаю шаг и смотрю по сторонам. Недалеко от меня несколько рядов пластиковых сидений. Женщина с гигантской клетчатой сумкой и маленьким мальчиком в розовых сандалиях; две пожилые женщины, неторопливо жующие пирожки; два парня и рыжая девчонка с огромными туристическими рюкзаками. Я не слышу, о чём говорят эти туристы, но по тому, как рыженькая держит за руку ближайшего к ней молодого человека, понимаю: они парочка.

Я понимаю даже несколько больше. Такое со мной бывает иногда. Мимолётное ощущение. Словно испаряющаяся в доли секунды капля жидкого азота. Описать я это не могу. Ощущение? Чувство? Предчувствие? Не знаю…

Я называю это «чуйка».

За несколько мгновений до того, как чашка с горячим кофе выскользнет из руки сидящего за соседним столиком в кафе. За секунду до произнесённых вслух слов. За некоторое время до супружеской измены в семье знакомых. Я это

Ощущаю? Предчувствую? Чую?

Это бывает редко. И всегда неожиданно.

Эта рыженькая. Прижимающая к себе локоть своего блондина. Она ему изменяет. Вот с тем, вторым, сидящим через сидение от неё и вытирающим лоб зелёной банданой.

Чуйка.

Очередь сдвигается ещё на десяток сантиметров. Марсианин сообщает, что через пятнадцать минут от второй платформы отправится автобус в Воронеж. Почему не на Марс? Я смотрю на правую руку стоящего передо мной.

Когда член «якудза» совершает проступок, он отрезает себе палец. Я думаю, мелкий какой-нибудь проступок. Потому как, если японский браток напорет откровенных боков — тут и тремя пальцами дело не ограничится. Ему тогда голову, нах, отрежут. Ну… это я так думаю.

Вряд ли, конечно, «Коля» имеет отношение к «якудза». Эти черти в тату шарят не по-детски. В каталогах сотни фоток. Японская школа — одна из древнейших на земле.

Я вообще до хрена знаю о татуировках. А хуль? Работа такая. Правда, сегодняшнее моё дело с работой никак не связано. То есть, абсолютно никак.

— Мне один до Софиевки… — говорит «Коля» в окошко кассы. Жду, когда он заберёт свой билет.

— Один. До Чёрного Яра, — я протягиваю деньги усталой кассирше.

Сегодня 15 июня.

Жара просто полный «пэ». Ташкент. Африка.

Автобус — жёлтый дребезжащий сарай на колёсах. Салон — топка мартеновской печи с изрезанными липкими сидениями. Воняющий навозом, протухшей капустой, потом. В открытые люки под потолком врывается горячий воздух. Он пахнет: а) навозом, б) протухшей капустой, в) потом.

Мои попутчики — несколько старушек с пустыми вёдрами, звякающими на ухабах. На задней площадке два мальчугана, вцепившись в новенький, завёрнутый в промасленную бумагу велосипед, раскачиваются в такт движению. По-моему, велосипед в таком же полуобморочном состоянии, как и все.