Энн Райс - Меррик

– Куда делся твой энтузиазм, Дэвид? Где твоя преданность делу? – продолжал упрекать меня Эрон. – Поверь, ребенок наделен колдовским даром. Неужели ты думаешь, я стал бы бросаться такими словами? Забудь на секунду, что она Мэйфейр и все, что нам известно об этом клане. Сейчас мы имеем дело с тем, что поразило бы даже ее сородичей, хотя, пока я имею право голоса, девочка и близко к ним не подойдет. Дэвид, этот ребенок может вызывать духов. Открой свою Библию и обратись к Книге Самуила. Это настоящая Аэндорская ведьма. А ты капризничаешь, как дух Самуила, когда колдунья пробудила его от вечного сна. Вылезай из постели и пересеки Атлантику. Ты мне нужен здесь и сейчас.

Аэндорская ведьма... Мне не нужно было проверять по Библии. Каждый агент Таламаски отлично знал эту историю.

Царь Саул, опасаясь мощи филистимлян, отправляется перед решающей битвой к женщине, знавшейся с духами, и просит ее, чтобы она подняла из мертвых пророка Самуила. «Для чего ты тревожишь меня?» – сердито вопрошает призрак пророка и тут же предсказывает, что царь Саул вместе с сыновьями встретит смерть на следующий день.

Аэндорская ведьма. Так я всегда мысленно называл Меррик – вне зависимости от того, насколько близкими были впоследствии наши отношения. Она неизменно оставалась для меня Меррик Мэйфейр, Аэндорской ведьмой. Иногда я даже обращался к ней так в личных и полуофициальных служебных записках.

С самого начала она была хрупким дивом. Я внял увещеваниям Эрона, собрался, вылетел в Луизиану и впервые переступил порог Оук-Хейвен, великолепного плантаторского дома на старой Ривер-роуд, который стал нашим убежищем за пределами Нового Орлеана.

Все происходило как во сне. В самолете я читал Ветхий Завет: сыновья царя Саула погибли в битве. Саул упал на собственный меч. Так был ли я все-таки суеверен? Почти вся моя сознательная жизнь была отдана Таламаске. Но еще до поступления туда в качестве ученика и стажера я уже обладал способностью видеть духов и даже подчинять их своей воле. Речь, как вы понимаете, не о привидениях, а о безымянных и бестелесных созданиях, связанных в моем воображении с именами и ритуалами кандомбле[Кандомбле, или макумба, – афро-бразильский языческий культ, обряды которого сопровождаются танцами и песнями.], бразильской черной магии, которой я безрассудно и страстно увлекался в юности.

Однако в процессе обучения я подавил в себе эту способность, ибо почувствовал, что мое призвание в другом. Я забросил тайны Бразилии ради не менее чудесного мира архивов, реликвий и библиотек ордена, который ненавязчиво и мягко внушал своим приверженцам благоговейное почитание научных методов и тщательных исследований. Старая Таламаска с готовностью приняла меня в широкие и любящие объятия. Даже Эрон не подозревал о моих прежних талантах – во всяком случае, в те дни, – хотя выдающийся телепатический дар позволял ему с легкостью читать чужие мысли и многие умы были для него как раскрытая книга.

Так или иначе, я не сомневался в том, что сразу пойму, что представляет собой эта девочка.

Когда мы подъехали к Обители, шел дождь. Машина свернула на длинную аллею, обсаженную гигантскими дубами, которая вела от прибрежной дороги к массивным двойным дверям. Несмотря на темноту, я видел, что все вокруг буквально утопает в зелени: скрюченные дубовые ветви касались высокой травы, а длинные серые плети испанского мха, казалось, скользили по крыше машины.

Электричества не было. Мне объяснили, что причиной его отключения был пронесшийся недавно ураган.

– Очаровательное место. Невольно вспоминаешь старые времена, – заметил после приветствия Эрон, в то время уже совершенно седой, классический образец пожилого джентльмена, благодушного и приятного, так сказать, во всех отношениях.

Просторные квадратные комнаты освещались только масляными лампами и свечами. Я заметил, как при нашем приближении в веерообразном окне над входом промелькнул огонек. В глубоких галереях, по периметру окружавших огромный квадратный дом на первом и втором этажах, раскачивались на ветру фонари.

Перед тем как войти, я, не обращая внимания на дождь, неторопливо оглядел этот чудесный особняк. Наибольшее впечатление на меня произвели его простые, но изящные колонны.

Когда-то на несколько миль вокруг рос сахарный тростник. Позади дома, за чуть поблекшими под ливнем клумбами, виднелись ветхие постройки – в прежние времена там жили рабы.

Она спустилась навстречу мне – босая, в светло-сиреневом платье в розовый цветочек, совсем не похожая на ведьму.

Даже если бы она накрасила веки, как индийская принцесса, чтобы подчеркнуть цвет глаз, они не выглядели бы более таинственно. Мое внимание сразу привлек ярко-зеленый тон радужной оболочки, обведенной по краю темной полосой, с черным кружком зрачка в центре. Изумительные глаза. На фоне кремовой, чуть загорелой кожи они казались особенно яркими. Волосы она зачесала назад, убрав пряди со лба. Тонкие, изящные руки были свободно опущены вниз. В эти первые секунды нашей встречи она держалась совершенно непринужденно и выглядела удивительно спокойной.

– Дэвид Тальбот, – повторила она почти официально, и меня восхитила уверенность, прозвучавшая в тихом голосе.

Ее так и не смогли отучить от привычки ходить босиком, и маленькие ступни, утопавшие в ворсе шерстяного ковра, казались особенно соблазнительными. Я решил было, что она выросла в деревне, но, как оказалось, ошибся: ее детство прошло в одном из старых, полуразрушенных районов Нового Орлеана, где не сохранилось даже тротуаров, в обветшалых домах царило запустение, а цветущий ядовитый олеандр разросся до немыслимых размеров.

Она жила там с крестной матерью, Большой Нанэнн, ведьмой, научившей девочку всему, что знала сама. Ее мать, могущественная колдунья и провидица, известная мне тогда только по таинственному имени Холодная Сандра, влюбилась в геолога. Об отце у девочки не сохранилось даже воспоминаний. Она никогда не ходила в настоящую школу.

– Меррик Мэйфейр... – Я нежно обнял ее.

Она была высокая для своих четырнадцати лет, с красиво оформившейся грудью, отчетливо выступавшей под тонкой хлопковой тканью платья-рубашки, с рассыпавшимися по плечам мягкими сухими волосами. В любом другом месте она могла бы сойти за красавицу испанку, но только не здесь, в самой причудливой части юга страны, где история рабов и их свободных потомков включала в себя великое множество примеров смешанных союзов и внебрачных связей. Жителю Нового Орлеана достаточно было взглянуть на эту прелестную кожу цвета кофе с молоком, чтобы мгновенно распознать африканские корни ее обладательницы.